Пробуждение мёртвых богов 2

Отправив первую партию студентов, в том числе и Марка в Александрию, я решил исполнить свою давнюю мечту – поехать на Сардинию, которую раньше готовил, как свою вотчину, своё маленькое царство. Собственно, мечта была гораздо обширнее: мне очень хотелось посетить Олисипо, откуда начался мой путь в Римской Империи, зайти в приютивший меня монастырь, на рыночную площадь, где я познакомился с самыми близкими людьми – женой Мариной и другом Кастулом. Навестить имение в Западной Аттике, как оно там?

Впрочем, я понимал, что вряд ли мне удастся при моём нынешнем статусе совершить такое путешествие, во всяком случае, в обозримом будущем, ведь пока Олисипо был плотно захвачен свевами, поэтому ограничился тем, что было реально – Сардинией. Тем более что там меня ждали не только личные, но и государственные дела.

Мы приехали с Мариной, маленьким Валерием, кучей слуг и нянек, верным Луцием Антонием, ставшим после отъезда Меркурия Фавста центурионом, и его легионерами – моей личной охраной.

Прежде всего, я встретился с Агриппой Ассинием, на которого возложил тогда управление провинцией. Мы побеседовали очень душевно и в то же время плодотворно. Не сказать, чтоб при Ассинии провинция стала развиваться семимильными шагами, но все достижения, которые я оставил, новый ректор бережно сохранил, укрепил и продолжил развивать.

Он не пускался в авантюры, не рисковал, не увлекался новыми проектами, но то, что хорошо работало, не трогал. В учётных книгах царил образцовый порядок, воровства, судя по всему, практически не было, налоги платились исправно. Немного поколебавшись, я всё же утвердил Агриппу ректором на постоянной основе. Прежняя мысль сохранить Сардинию как свою вотчину для отступления в случае чего, скорее всего потеряла смысл: если я полечу с трона, то упаду очень больно, и никто не даст мне счастья приземлиться в собственной провинции. А если благополучно царствовать и далее, то подобный «запасной аэродром» просто не нужен.

Следующий мой визит был к супругам Гао – Чжимину и Мэйлинь. Они по-прежнему обитали в том самом домике, который я выделил для них в своё время, им также прислуживала старая Агафья. Всё также Чжимин упорно не желал учиться языку и говорил только по-китайски, и всё также хрупкая кукольная Мэйлинь вела все переговоры – она изъяснялась теперь почти безукоризненно не только по-гречески, но и по-латыни.

Однако теперь зачастую у неё на руках помещался крохотный младенчик. Малыш постарше ковылял рядом, радостно гугукая по-китайски и улыбаясь. Я совершенно не помнил, когда он родился, и даже, когда мама Гао ходила беременная, хотя это всё происходило до моего отъезда в Рим, даже на совещании, где мы обсуждали нападение на Рим, Мэйлинь вроде присутствовала… Или китайцы так здорово маскировались, или мне просто было не до них…

Ещё из новшеств я заметил в самом дальнем конце двора крохотный, метра три квадратных, садик с какими-то вьющимися растениями и цветами, тщательно огороженный каменной стеной с узенькой калиткой. Как объяснила Мэйлинь, это личная вотчина Чжимина – он ежедневно уходит туда хотя бы на полчаса – посидеть в тишине, полюбоваться своими цветами, почитать стихи древних китайских поэтов, поразмышлять о бренности бытия.

В эти минуты никто не смел нарушать его уединение, даже Мэйлинь или дети. Зато благодаря этим медитациям глава семьи Гао в остальное время сохранял спокойствие духа, невозмутимость и добродушие.

При встрече я сначала хотел подколоть китайца на тему того, что вот, сбылась его мечта о покровительстве римского императора, причём этот самый император прибыл в его дом собственной персоной. Однако, присмотревшись, я счёл за лучшее на эти темы не шутить. Если остальные особо не изменили ко мне внешнего отношения в связи моим новым статусом, то Чжимин в силу восточного менталитета был немного подавлен значительностью события – для него личность императора была божественной, несмотря на то, что ещё пару лет назад они вместе с ним варили бумагу, ругались в процессе её производства, а потом пили старое фалернское вино во дворе возле остывающей печи.

С большим трудом мне удалось вернуть его на землю и перевести разговор на деловую основу: как продвигается изобретение паровой машины? Какие ещё новшества можно внедрить? Вопроса производства бумаги мы не касались: это дело поставлено было уже почти на промышленную основу, выпуском и сбытом занимались специальные люди, семье Гао просто отчислялись дивиденды с продаж.

Как выяснилось, паровая машина застряла на уровне идеи. Китаец уловил смысл работы парового двигателя и его преимущества, я хорошо представлял, как можно его использовать. Но вот саму механическую часть ни он, ни я не понимали как воплотить в жизнь. Я решил пока оставить этот вопрос до возвращения первых учеников из Александрии: среди них было несколько специальных людей, которые искали бы среди бумаг именно какие-нибудь изобретения – отвергнутые современниками, высмеянные и забытые. Среди них могли найтись те, что смогут нам пригодиться.