Читаем Проблеск истины полностью

— Нет. Я один раз видел, как он с женой стоял под дождем перед книжным магазином Сильвии Бич на рю де л'Одеон. Они смотрели на витрину и что-то обсуждали, но внутрь не вошли. Жена такая крупная, вся в твиде, а он в мешковатом пальто, с бородой, и глаза сверкают. Я еще подумал, что он нездоров и не стоит ему мокнуть. А в магазине было уютно и тепло.

— Отчего же они не вошли?

— Понятия не имею. В те времена люди еще не имели привычки заговаривать с незнакомцами, тем более выпрашивать автографы.

— Как же ты его узнал?

— В магазине висел портрет. Мне очень нравился его сборник «Прусский офицер», и роман «Сыновья и любовники» был весьма хорош. И об Италии он красиво писал.

— Ну, об Италии любой грамотный человек может писать красиво.

— Казалось бы. На самом деле даже у самих итальянцев не выходит. У них, кстати, получается хуже всего. Исключения есть, но немного. Про Милан лучше всех написал Стендаль.

— Недавно говорил, что все писатели безумцы. Сегодня заявляешь, что они лжецы.

— Разве я говорил, что они сумасшедшие?

— А Джи-Си тебе поддакивал.

— И Отец присутствовал?

— Да. Он заявил, что главные безумцы — это егеря, и белые охотники не лучше, причем последних свели с ума егеря, которых свели с ума писатели, гоняющие по саванне на джипах.

— Умеет же сказать человек.

— Еще он предупредил, что на тебя с Джи-Си не надо обращать внимания, потому что вы оба безумцы.

— Так и есть. Только никому не рассказывай.

— Ты правда считаешь, что все писатели безумцы?

— Хорошие — да.

— А помнишь, ты злился на человека, который написал книгу, как ты сошел с ума?

— Потому что он не разобрался ни в ситуации, ни в механизме ее развития. Да еще и писал отвратительно.

— Все это очень сложно.

— Словами я не объясню. Вот напишу, тогда все поймешь.

Какое-то время я перечитывал «Дом у канала» и размышлял о животных, мокнущих под дождем. Гиппопотамы, по-видимому, чувствовали себя отлично, а вот остальным, особенно семейству кошачьих, было невесело. У травоядных, впрочем, и без погоды хватало забот, и страдали только те, для кого дождь был в новинку, то есть молодняк, родившийся после прошлого дождя. Интересно, думал я, охотятся ли крупные кошки под таким ливнем? Голод-то не тетка. С одной стороны, подкрадываться удобнее, дождь все заглушает; с другой стороны, кругом вода, которую ненавидят и львы, и леопарды, и гепарды. Последним, конечно, легче: они происходят от собак, шкура приспособлена к сырой погоде. Дождь заливает норы, поэтому змей сейчас полным — полно, как и летучих муравьев.

Я был благодарен судьбе, что в этот раз мы жили на одном месте достаточно долго и перезнакомились со здешними животными, знаем все змеиные норы и живущих там змей. Во время первого сафари мы постоянно куда-то спешили, переезжали с места на место в погоне за охотничьими трофеями. Если и видели какую — нибудь кобру, то случайно, как гремучую змею на шоссе в Вайоминге. А теперь мы знали все места, где жили кобры. Специально их, разумеется, не искали, натыкались между делом, но они были соседями, к ним ничего не стоило сходить в гости, и если кто-то случайно убивал кобру, то не абстрактную змею, а конкретную кобру из конкретной норы, залезшую куда не следует. Благодарить за эту роскошь надо было, конечно, не судьбу, а Джи-Си — именно он подарил нам возможность разбить постоянный лагерь, и наслаждаться замечательным уголком Африки, и заниматься делом, оправдывающим наше пребывание здесь.

Меня уже давно не интересовали охотничьи трофеи. Я по-прежнему любил стрелять, ценил чистое красивое попадание, но убивал в целях сугубо практических: чтобы добыть мясо, или подстраховать Мэри, или уничтожить объявленного вне закона хищника, или избавить крестьян от вредителей. В Магади я добыл в качестве охотничьего трофея одну импалу и сохранил голову взятого на мясо сернобыка, чьи рога мне приглянулись, да застрелил в целях самозащиты буйвола и оставил его рога как напоминание о пережитой опасности. Я и сейчас думаю о том случае с улыбкой: ценный вклад в сокровищницу памяти, одна из тех ситуаций, детали которых можно смаковать перед сном, или вспоминать, проснувшись среди ночи, или прокручивать в голове, когда тебя пытают.

— Котенок, помнишь того буйвола, на рассвете?

Мэри посмотрела мне в глаза.

— Не спрашивай об этом. Я сейчас думаю про льва.

Спать легли рано, удовлетворясь неразогретым ужином. Весь вечер, под монотонные барабаны дождя, Мэри писала в дневник. Несмотря на плотную шумовую защиту, я спал скверно и дважды просыпался в поту тяжелого кошмара. Второй раз был особенно мучительным. Выпростав руку из-под москитной сетки, я нашарил бутыль с водой и фляжку джина. В темноте приходилось действовать на ощупь. Я свернул подушку валиком, подмостил под спину, чтобы было повыше, добавил сверху крошечную ароматическую подушечку, набитую сосновыми иголками, нащупал пистолет возле правого бедра, фонарь возле левого — и открутил колпачок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука