Проблемы с Эмили

Внезапно Конвей снова начал чесаться. Зуд начался в обычном месте, глубоко в правом ухе, но на этот раз распространился и усилился до такой степени, что, казалось, весь его мозг кишел злобными кусачими насекомыми. Он почувствовал, как его прошиб холодный пот, и вспомнил свои страхи предыдущего вечера, когда он решил пойти к Маннону. Это не было игрой воображения, это было серьезно, возможно, смертельно опасно. Его руки непроизвольным паническим движением взметнулись к голове, уронив контейнер с Арретапеком на землю.

— Вы снова егозите… — начал ВУХГ.

— Я … Простите, — пробормотал Конвей. Он пробормотал что-то бессвязное о том, что должен уйти, что это важно и не может ждать, а затем торопливо ушел.

Три минуты спустя он сидел в смотровом кабинете доктора Маннона, в то время как собака Маннона то яростно рычала на него, то переворачивалась на спину и выглядела умоляющей в тщетных попытках уговорить его поиграть с ней. Но Конвей не испытывал склонности к шутливым ударам и борьбе, которыми они с собакой наслаждались, когда у него было на это время. Все его внимание было сосредоточено на склоненной голове его бывшего начальника и на таблицах, лежащих на столе Маннона. Внезапно тот поднял голову.

— С тобой все в порядке, — сказал он в безапелляционной манере, предназначенной для студентов и пациентов, подозреваемых в симуляции. Через несколько секунд он добавил: — О, я не сомневаюсь, что ты испытывал эти ощущения — усталость, зуд и так далее, — но чем вы заняты в данный момент?

Конвей ему рассказал. Несколько раз на протяжении повествования Маннон улыбался.

— Я так понимаю, это твое первое длительное… э-э-э… столкновение с телепатической формой жизни, и я первый, кому ты рассказал об этой проблеме? — Тон Маннона был скорее утверждающим, чем вопрошающим. — И, конечно, хотя ты ощущаешь этот сильный зуд, находясь рядом с ВУХГ и пациентом, в другое время он проявляется в более слабой форме.

Конвей кивнул. — Я почувствовал это всего пять минут назад.

— Естественно, с расстоянием это ослабевает, — сказал Маннон. — Но что касается тебя самого, вам не о чем беспокоиться. Арретапек — сам того не ведая, как ты понимаешь, просто пытается сделать из тебя телепата. Я объясню…

Очевидно, длительный контакт с некоторыми телепатическими формами жизни стимулировал определенную область человеческого мозга, которая была либо зачатком телепатической функции, которая должна была развиться в будущем, либо атрофированным остатком чего-то, что было присуще первобытному прошлому и с тех пор утрачено.

Результатом было неприятное, но вполне безобидное раздражение. Однако, добавил Маннон, в очень редких случаях такое соседство вызывало у человека своего рода искусственную телепатическую способность — то есть он мог иногда получать мысли от телепата, с которым он общался, но ни от кого другого. Эта способность во всех случаях была строго временной и исчезала, когда существо, ответственное за ее возникновение, покидало человека.

— Но эти случаи индуцированной телепатии чрезвычайно редки, — заключил Маннон, — и, очевидно, ты получаешь только побочный эффект, вызывающий раздражение, иначе ты мог бы понять, что именно внушает Арретапек, просто прочитав его мысли…

Пока доктор Маннон говорил, избавляя его от беспокойства, что он подхватил какую-то странную новую болезнь, мозг Конвея лихорадочно работал. Смутно, по мере того, как странные события с Арретапеком и бронтозавром всплывали в его памяти и дополнялись обрывками разговоров с ВУХГ и его собственными исследованиями жизни и вымирания давно исчезнувшей расы гигантских рептилий на Земле, в его сознании складывалась картина. Это была безумная или, по крайней мере, нелепая картина, и она все еще была неполной, но что еще такое существо, как Арретапек, могло сделать с таким пациентом, как бронтозавр, пациентом, у которого, в общем-то, не было никаких проблем?

— Извини?.. — Сказал Конвей. Он понял, что Маннон сказал что-то, чего он не расслышал.

— Я сказал, если ты узнаешь, что делает Арретапек, дай мне знать, — повторил Маннон.

— О, я знаю, что он делает, — сказал Конвей. — По крайней мере, я думаю, что знаю, и я понимаю, почему Арретапек не хочет говорить об этом. Ведь это курам на смех, если он пытался и потерпел неудачу, почему даже сама идея его попытки смешна. Чего я не знаю, так это зачем он это делает…

— Доктор Конвей, — сказал Маннон обманчиво мягким голосом, — если вы не объясните мне, о чем вы говорите, я, как лаконично выразились наши недалекие интерны, выпущу вам кишки на подвязки.