Проблемы русского работника

нужно, чтобы поднять залежь или целину – «крепкую землю»:

«- Я не знаю, сколько у вас на Дону вспахивают одним плугом за осень

под зябь...

- С ночи до ночи держись за чапиги – и десятин двенадцать до зимы

подымешь.

- Хо! Двенадцать? А ежели крепкая земля?

- Чего вы там толкуете? – пронзительный бабий голос. – В плуг надо

три, а то и четыре пары добрых быков, а откель они у нас? Есть, да и то не

у каждого, какая-то пара зас..., а то все больше на быках, у каких сиськи.

Это у богатых, им и ветер в спину…

- Не об этом речь! Взяла бы подол в зубы да помолчала, - чей-то

хриповатый басок.

- Ты с понятием! Жену учи, а меня нечего!

- А трактором?..

Давыдов выждал тишины, ответил:

- А трактором, хотя бы нашим путиловцем, при хороших, знающих

трактористах можно за сутки в две смены вспахать тоже двенадцать

десятин.

Собрание ахнуло. Кто-то потерянно проронил:

- Эх... мать!»

47

А теперь о том, куда делись эти быки, которых надо было по шесть-восемь на плуг.

«С легкой руки Якова Лукича каждую ночь стали резать в Гремячем

скот. Чуть стемнеет, и уже слышно, как где-нибудь приглушенно и коротко

заблеет овца, предсмертным визгом просверлит тишину свинья или мыкнет

телка. Резали и вступившие в колхоз, и единоличники. Резали быков, овец, свиней, даже коров; резали то, что оставлялось на завод... В две ночи было

ополовинено поголовье рогатого скота в Гремячем. По хутору собаки начали

таскать кишки и требушки, мясом наполнились погреба и амбары. За два

дня еповский ларек распродал около двухсот пудов соли, полтора года

лежавшей на складе. «Режь, теперь оно не наше!», «Режьте, все одно

заберут на мясозаготовку!», «Режь, а то в колхозе мясца не придется

кусануть!» - полез черный слушок. И резали. Ели невпроворот. Животами

болели все, от мала до велика. В обеденное время столы в куренях ломились

от вареного и жареного мяса. В обеденное время у каждого – масленый рот, всяк отрыгивает, как на поминках; и от пьяной сытости у всех посовелые

глаза…

… - Ты меня-то будешь слухать? - ожесточаясь, спросил Размётнов.

- А то как же! Конечно, буду. Сейчас.

Давыдов принес из кухни глиняную чашку с холодными щами, сел. Он

сразу откусил огромный кус хлеба, прожевывая, гонял по-над розоватыми

скулами желваки, молча уставился на Размётнова устало прижмуренными

серыми глазами. На щах сверху застыли оранжевые блестки-круговины

говяжьего жира, красным пламенем посвечивал плавающий стручок

горчицы.