Позволю себе заметить, что по тем же самым причинам мы не можем знать, происходит ли что-либо вообще с человеком после смерти. Здесь недопустим ни утвердительный, ни отрицательный ответ, ибо мы не обладаем достоверными научными знаниями на сей счет, а потому с равным успехом могли бы спрашивать, обитаем Марс или нет. Жителям Марса, если таковые там имеются, наверняка безразлично, подтверждаем мы или отрицаем их существование. Может, они там есть, а может, и нет. Точно так же обстоит дело с предполагаемым бессмертием – на чем можно было бы завершить обсуждение этой проблемы.
Но тут во мне просыпается врачебная совесть, которая побуждает сделать важное замечание по данному поводу. Я не раз наблюдал, что целенаправленная жизнь в целом лучше, богаче и здоровее, нежели жизнь бесцельная, и что лучше двигаться вперед вместе с потоком времени, чем назад, против его течения. Психотерапевту старик, не желающий прощаться с жизнью, кажется таким же слабым и болезненным, как и молодой человек, неспособный эту жизнь принять. Во многих случаях, кстати, вину следует возлагать на ребяческую жадность, страх, неуемное тщеславие и своенравие, присущие молодым и старикам. Как врач я убежден, что будет гигиеничнее – если разрешите употребить такое слово – признавать в смерти цель, к которой можно стремиться, а желание ее отсрочить есть нечто нездоровое и аномальное, лишающее вторую половину жизни ее цели. Поэтому для меня все религии со сверхмировой целью в высшей степени убедительны с точки зрения психической гигиены. Если я живу в доме, который, как я знаю, обрушится мне на голову в ближайшие две недели, все мои жизненные функции будут ослабляться этим знанием; зато, чувствуя себя в безопасности, я смогу жить в этом доме нормально и комфортно. Следовательно, с точки зрения психотерапии желательно воспринимать смерть как переходное состояние или как часть жизненного процесса, протяженность и интенсивность которого находятся за пределами наших знаний.
Хотя большинство людей не знают, почему организму нужна соль, все мы употребляем ее в силу инстинктивной потребности. То же самое верно для психических явлений. С незапамятных времен бо́льшая часть человечества ощущала потребность верить в продолжение жизни после смерти. Значит, требования терапии ведут нас не на обочину, а на самую середину торного пути, проложенного человечеством. По этой причине мы мыслим правильно и в гармонии с жизнью, пусть даже мы не понимаем, о чем думаем.
Всегда ли мы понимаем, о чем думаем? Для нас постижимо только такое мышление, которое выстраивает простые уравнения, из которого проистекает ровно то, что мы сами в него вкладываем. Такова природа и работа интеллекта. Но помимо этого существует мышление примордиальными образами, символами, более древними, чем исторический человек; они запечатлены в нас с изначальных времен, остаются вечно живыми, передаются из поколения в поколение и до сих пор составляют основу человеческой психики. Прожить полноценную жизнь возможно лишь при достижении гармонии с этими символами; мудрость – это возвращение к ним. Дело не в вере и не в знании, речь о согласованности нашего мышления с примордиальными образами бессознательного. Они суть непредставимые материнские лона всех наших мыслей, о чем бы ни помышлял наш сознательный разум. Одним из таких примордиальных образов является идея жизни после смерти. Научные данные и примордиальные образы несоизмеримы. Это иррациональные данные, априорные условия воображения, которые просто существуют, а их цель и обоснование наука может изучать лишь a posteriori, как изучает, например, функцию щитовидной железы. До начала девятнадцатого столетия щитовидка считалась бесполезным органом, поскольку ее функций не понимали. В равной мере было бы недальновидным считать бессмысленными примордиальные первообразы. Для меня они подобны психическим органам, и я отношусь к ним с величайшим уважением. Порой мне приходится сообщать пожилому пациенту: «Ваше представление о Боге или ваша идея о бессмертии ослабели, вот почему нарушился ваш психический метаболизм». Древний φἀρμακоν ἀθανασίας, эликсир бессмертия, есть нечто куда более содержательное и значимое, чем нам казалось.