Проблемы души нашего времени

Эпоха Великих географических открытий, с завершением которой мы, вероятно, достигли полноты изучения Земли, отказалась верить в одноногих гипербореев[140] и в прочие вымыслы; люди той поры возжелали своими глазами увидеть, что находится по ту сторону границы известного мира. Наша эпоха, очевидно, нацелилась на то, чтобы выяснить, как выглядит психика по ту сторону сознания. Вот вопрос, который задают себе в спиритических обществах: что происходит, когда медиум утрачивает сознание? Вот вопрос каждого теософа: что испытаю я на высших ступенях сознания, то есть по ту сторону моего нынешнего бытия? Каждый астролог задается вопросом: каковы действующие и определяющие силы, управляющие моей судьбой по ту сторону от осознаваемых намерений? А каждый психоаналитик спрашивает: каковы глубинные движущие силы невроза?

Эпоха жаждет на собственном опыте познать душу. Она жаждет исконного, первоначального опыта и поэтому отвергает все предпосылки и допущения, но в то же время пользуется всеми имеющимися предпосылками для достижения цели, не пренебрегая ни религиями, ни наукой. У прежнего европейца по спине пробегал холодок, когда он осмеливался углубиться в эти вопросы; не только предмет так называемого исследования представлялся ему темным и пугающим, но и методика казалась безнравственным злоупотреблением чудесными духовными достижениями. Как, например, оценит профессиональный астроном тот факт, что сегодня составляют в тысячу раз больше гороскопов, чем триста лет назад? Что скажет философ-просветитель и воспитатель о том, что в мире отнюдь не стало меньше суеверия по сравнению с Античностью? Сам Фрейд, создатель психоанализа, предпринимал добросовестные усилия к тому, чтобы извлечь на свет грязь, темноту и зло со дна человеческой души и истолковать их так, чтобы в мире исчезло всякое стремление искать за ними что-либо, кроме нечистот и шлака. Эта попытка не удалась, и сейчас на наших глазах устрашение превращается в свою противоположность, в восхищение грязью; данное явление сродни извращению и не поддается нормальному объяснению, если только теми, кто причастен к таким поискам, не движет тайное очарование человеческой душой.

Нет и не может быть никакого сомнения в том, что с начала девятнадцатого века, с достопамятной Великой французской революции, проблемы души постепенно и неуклонно начали выдвигаться на передний план коллективного восприятия. Символическая коронация богини разума в Соборе Парижской Богоматери[141] имела для западного мира такое же значение, что и срубленный христианскими миссионерами дуб Вотана[142]: оба раза молния с небес не поразила вольнодумцев.

Можно считать причудой мировой истории то обстоятельство, что именно тогда француз по фамилии Анкетиль-Дюперрон[143], будучи в Индии в начале девятнадцатого века, предпринял перевод сборника пятидесяти упанишад, которому дал название «Oupnek’hat» (это персидский аналог индийского слова); данное сочинение позволило Западу глубже заглянуть в сущность загадочного духа Востока. Историк усмотрит здесь случайность, порожденную исторической причинностью. Но мне врачебное предубеждение, безусловно, не позволяет видеть тут произвол случая, ибо все происходило по правилам психологии, которые безошибочно действуют в личной жизни: для каждого значимого явления, обесцененного и уничтоженного сознанием, в бессознательном имеется компенсация, в полном соответствии с законом сохранения энергии, ибо наша психическая деятельность тоже представляет собой энергетический процесс. Ни одна душевная ценность не может исчезнуть без замены каким-то аналогом. Это основное правило эвристики никогда не было опровергнуто, оно всегда подтверждалось повседневной психотерапевтической практикой. Врач во мне отказывается рассматривать душевную жизнь народа вне рамок основного закона психологии. Для врача душа народа – просто более комплексное образование, нежели душа отдельного человека. Между прочим, не говорит ли поэт об обратном, когда рассуждает о «народах» своей души? Мне кажется, что он прав. Ибо есть в нашей душе нечто общее, выражающее народ, сообщество, если угодно, все человечество. Каким-то неведомым образом мы являемся частью единой великой души, одного великого человека, если воспользоваться словами Сведенборга[144].