Проблема Спинозы

— Скажем, так. У вас есть что-то, о чем вы хотите мне сказать, но не решаетесь. Какие негативные последствия могут произойти, если вы заговорите? Учитывайте, что я в этом процессе играю центральную роль. Вы не просто пытаетесь сказать что-то в пустой комнате — вы пытаетесь сказать это мне. Верно?

Альфред неохотно кивнул. Фридрих продолжил:

— Итак, теперь попытайтесь представить, что вы только что открыли мне то, что у вас на душе. Как, по вашему мнению, я на это отреагирую?

— Я не знаю, как вы отреагируете. Полагаю, меня просто это смутит.

— Но смущение всегда требует присутствия другого человека, а сегодня этот другой — я, друг, который знает вас с тех пор, как вы были малым ребенком.

Фридрих очень гордился своим мягким тоном. Призывы доктора Абрахама перестать напирать на сопротивление, подобно впавшему в ярость быку, возымели в конце концов свой эффект.

— Ну… — Альфред глубоко втянул в легкие воздух и решился: — С одной стороны, вам может показаться, что я эксплуатирую вас, ища вашей помощи. Мне неловко просить ваших профессиональных услуг бесплатно. А еще — это заставляет меня ощущать себя слабым, а вас — сильным.

— Замечательное начало, Альфред! Как раз это я и имел в виду. И теперь я понимаю ваше затруднение. Я бы тоже не хотел оказываться в таком долгу перед другим человеком. Но, с другой стороны, вы уже оказали мне встречную услугу, согласившись напечатать для меня статью в газете.

— Это не одно и то же. Вы лично не получаете ничего.

— Я понимаю. Но скажите мне, вы верите, что я буду злиться из-за того, что мне приходится помогать вам?

— Не знаю… вы могли бы. В конце концов, ваше время ценно. Вы целый день занимаетесь этим за плату.

— И что же, мои слова о том, что вы для меня — словно член семьи, тоже не имеют значения?

— Верно. Я слышу в этом попытку меня утешить.

— Скажите, а каковы ваши чувства, когда мы обсуждаем Спинозу, говорим о философии? У меня есть ощущение, что тогда вы более расслаблены.

— Да, это другое дело. Пусть даже вы учите меня, у меня создается впечатление, что философская беседа вам приятна.

— Что ж, это вы верно подметили. И вам кажется, что слушать ваши рассказы о себе не доставит мне удовольствия?

— Я представить себе не могу, каким образом это может доставлять удовольствие!

— Вот еще какая мысль… чистая догадка. Возможно, вы испытываете к себе какие-то негативные чувства и думаете, что, если вы раскроетесь, я тоже стану негативно к вам относиться?

Альфред выглядел озадаченным.

— Думаю, это возможно, но если и так — это не главный фактор. Я просто не могу представить, чтобы я сам мог принимать такое участие в другом человеке.

— Это важный момент, и я понимаю, что вы рискуете, говоря мне об этом… Скажите мне, Альфред, это близко к тому, о чем вы пожалели бы, оставив сегодня несказанным?

Альфред заулыбался во весь рот.

— Боже мой! Да вы и вправду мастер в этом деле, Фридрих! Да, и более чем близко. Дело именно в этом!

— Так договаривайте остальное, — Фридрих расслабился. Теперь он уже привел свой корабль в знакомые воды.

— В общем, прямо перед тем, как я уехал, мой начальник, Дитрих Эккарт, позвал меня в свой кабинет. Он просто хотел поговорить о моей поездке в Париж, но я-то не знал этого. И первое, что он сделал, когда я вошел в комнату, — это попрекнул меня тем, что я так обеспокоился. Потом, уверив меня в том, что я хорошо справляюсь со своей работой, он сказал, что для меня было бы намного лучше, если бы я проявлял меньше рвения, зато больше кутил и занимался «дружеским трепом».

— И это замечание запало вам в душу…

— Да, потому что оно верно: мне неоднократно об этом говорили, так или иначе. Я и сам себе это говорю. Но я просто не могу сидеть за столом с пустоголовыми людишками и болтать ни о чем.