— Увы, времени на размышления осталось немного. Я должен очень скоро уйти — прежде, чем на улицах окажется много народа. Но… я избрал своей целью не то чтобы именно атараксию, но скорее нацелился на совершенствование своего рассудка. Правда, возможно, это одна и та же цель, и различны только средства. Разум ведет меня к потрясающему выводу о том, что все в мире суть одна субстанция, коей является Природа — или, если пожелаешь, Бог; и все сущее без исключения может быть понято через познание естественного закона. Обретая все большую ясность относительно природы реальности, временами, понимая, что я — всего лишь песчинка на поверхности Бога, я переживаю состояние радости и блаженства. Может быть, это мой вариант атараксии. Возможно, Эпикур прав, советуя нам ставить себе целью спокойствие. Однако каждый человек, сообразно внешним обстоятельствам своей жизни, природному складу души и другим внутренним особенностям, должен осуществлять эту цель по-своему.
Колокола снова раскатились звоном.
— Прежде чем мы расстанемся, Франку, у меня есть к тебе последняя просьба.
— Говори! Я у тебя в величайшем долгу.
— Я прошу всего лишь о молчании. Я сегодня говорил тебе такие вещи, которые пока еще — только полуоформленные мысли. Мне еще предстоит многое обдумать. Обещай мне, что все, о чем мы сегодня говорили, останется нашей тайной. Тайной от парнассим, от Якоба, от всех — и навсегда.
— Клянусь тебе, что унесу твои тайны в могилу. Мой отец, да будет он благословен, многому научил меня в отношении святости молчания.
— А теперь мы должны прощаться, Франку.
— Постой еще минуту, Бенто Спиноза, ибо у меня тоже есть последняя просьба. Ты сказал, что у нас могут быть сходные цели в жизни и сходные сомнения, но каждый из нас должен избрать особый путь. То есть мы некоторым образом будем проживать жизнь по-разному на пути к одной цели. Возможно, если бы судьба и время капельку сдвинулись и изменили наши внешние обстоятельства и характер, ты мог бы жить моей жизнью, а я — твоей. Так вот в чем состоит моя просьба: я хочу время от времени узнавать, как ты живешь, пусть это даже будет только раз в год, или в два, или даже в три. И я хочу, чтобы ты знал, как разворачивается моя жизнь. Так каждый из нас сможет видеть, что
— Я хочу этого не меньше, чем ты, Франку. Мой разум ясно понимает необходимость покинуть свой дом, но сердце колеблется больше, чем я предполагал, и я рад твоему увлекательному предложению — увидеть свою возможную жизнь. Я знаком с двумя людьми, которые всегда будут знать, где я нахожусь: это Франциск ван ден Энден и мой друг, Симон де Врис, который живет на Сингеле. Я найду способ связываться с тобой через них — письмом или при личной встрече. А теперь ты должен идти. Будь осторожен, чтобы тебя не увидели.
Франку приоткрыл входную дверь, огляделся и выскользнул на улицу. Бенто обвел последним взглядом дом, переложил записку для Габриеля на стул у входа, чтобы ее было легче заметить, и с мешком в руке, открыв дверь, шагнул в новую жизнь.
ГЛАВА 24. БЕРЛИН, 1922 г
Мне трудно ладить с балтийскими немцами: кажется, они обладают неким негативным качеством — и в то же время напускают на себя дух превосходства и всезнания, какого я больше ни в ком не встречал.
— Ну… — Альфред замешкался. — Есть одна вещь, которую мне было бы жаль так и не обсудить с вами, но… хмм… мне трудно рассказывать о ней. Я никак не мог заставить себя заговорить об этом весь вечер.
Фридрих терпеливо ждал. В памяти мелькнули слова его наставника, Карла Абрахама
— Думаю, я могу помочь вам, Альфред. На некоторое время просто забудьте о том,
— Мешает?..
— Да, все, что не позволяет вам заговорить со мной. Например, каковы были бы последствия, если бы вы высказали то, что хотите сказать?
— Последствия? Я не очень понимаю, что вы имеете в виду.
Фридрих был терпелив. Он знал, что к сопротивлению надо подходить тактично и пробовать заходы с разных сторон.