Проблема с миром

Она уставилась на Стура, взялась за ожерелье из зеленых камней, которое на ней было, и потянула вниз, пока оно не превратилось в петлю, врезавшуюся в ее тонкую шею.

– Но для большинства из вас это будет сталь. Не нужно Долгого Взгляда, чтобы это увидеть. – Она выпустила ожерелье и снова расхохоталась. – Оставайтесь! Вам всем здесь рады. Оставайтесь, и я расскажу вам еще!

– Только не я, – пробормотал Гринуэй, которого стоило бы назвать Молочной Кожей, настолько он побледнел.

Он вслепую побрел к двери, увидел возле порога ведро, подставленное под течью в крыше, и шарахнулся от него в сторону, потом кое-как выбрался на дневной свет. Остальные Стуровы молодцы недалеко от него отстали. Похоже, они получили от всего этого далеко не такое удовольствие, как обещал Стур.

Сам Большой Волк задержался, окинув помещение мрачным влажным взглядом.

– Мы еще вернемся! – рявкнул он. – Можешь проверить, если хочешь, ведьма!

И, протолкнувшись мимо Клевера, вышел из зала.

– Как грубо! – Рикке перевела взгляд обоих глаз, бледного и красного, на Клевера: – Тебя я знаю.

– Мы встречались однажды, – ответил он. – В лесу.

И она сильно изменилась с тех пор, как та жилистая, худая как щепка девчонка рухнула к его ногам. Было похоже, что ей пришлось пройти длинный и тяжелый путь, и очень извилистой дорогой.

– Я помню, – сказала она. – Хочешь услышать о том, что будет, Йонас Клевер?

– Вообще не очень-то. – Было непросто смотреть на нее, не отводя взгляда. Один ее глаз казался слишком мелким, второй – слишком глубоким. Но он заставил себя. – Я просто хотел сказать, что мне жаль твоего отца. Я его плохо знал, но был бы не прочь узнать получше. На Севере осталось мало людей, о которых можно было бы это сказать.

– Почему бы тебе не остаться? – спросила она, поднимая бровь (вторую, похоже, сбрили после того, как закончили татуировку). – Мы могли бы поговорить о том, что будет.

– А знаешь, я, пожалуй, был бы рад. – И это было правдой. Он бы предпочел остаться здесь, с ведьмами и мертвым телом, чем возвращаться обратно к Стуру и его ублюдкам. – Но я тот, кто я есть.

У Сумрака была сила. Теперь, когда Ищейка вернулся в грязь, – даже больше, чем прежде. А Клеверу надоело защищать тех, кто проигрывает. Так что он кивнул Изерн-и-Фейл, кивнул Рикке и развернулся к двери.

На его пути стоял Трясучка, поблескивая в полутьме металлическим глазом.

– И все же нам есть о чем поговорить.

– Это верно. – Клевер подумал, не похлопать ли Трясучку по руке или что-нибудь в этом роде, но, судя по виду воина, он бы вряд ли оценил по достоинству такой жест. – Больше, чем когда-либо.

И он вышел.

* * *

Когда Ищейку возвращали в грязь, накрапывал дождь. Легкий и редкий, словно бы пропитывающий весь мир. Мягкий, как девичий поцелуй, как сказал бы он сам. Почему-то это казалось подходящим к случаю. Чаячьи крики, шум моря, печальные голоса звучали приглушенно. Все было приглушенным, словно весь мир завернули в саван.

Когда человек возвращается в грязь, обычно над ним говорят несколько слов. Говорит его вождь или кто-нибудь из родственников. Какой он был хороший человек, какой сильный, какой храбрый. Как его будет не хватать тем, кто остался прозябать здесь.

Сегодня, казалось, у каждого человека в Уфрисе было что сказать. Маленький садик позади замка был забит людьми, стоявшими плечом к плечу, скорбящие рассыпались по мокрым аллеям вокруг. Один за другим они подходили к свежевырытой могиле, чтобы по очереди сказать то, что хотели, пока весь участок не оказался истоптан сапогами и не стал напоминать одну большую могилу. У каждого была какая-то история: об оказанной помощи, о мудром совете, о храбром поступке, придавшем храбрость им самим. Тихие слова, облачка пара от дыхания. Слезы, теряющиеся в мороси.

Они говорили, что он был лучшим из своего сорта. Последним прямым и честным человеком. Ближайший друг Девятипалого, худший враг Черного Доу. Дрался за Бетода и дрался против Бетода, прошел весь Север вдоль и поперек. Красная Шляпа проорал историю о Битве в Высокогорье. Оксель пролаял другую, про осаду Адуи. Черствый рассказал о Битве при Осрунге. Народ переговаривался, повторяя известные имена – Кернден Зоб, Виррун из Блая, Кейрм Железноголовый, Глама Золотой… Черствый, с седыми волосами, налипшими на пятнистую макушку, начал тихим, скрипучим голосом, но к концу он метал глазами молнии и гремел как гром, рассказывая о великих деяниях, совершенных в долинах прошлого. Старики снова становились молодыми в огне этих воспоминаний, пускай хотя бы на минуту.

Потом к могиле шагнул Трясучка, положив одну руку на серую рукоять своего серого меча, а второй откидывая волосы со своего обезображенного шрамами лица, и заговорил своим хриплым полушепотом: