Эрик спал в своем кабинете. Назавтра он принес ей свои извинения. В тот момент он был очень раздосадован и не понимал, что говорит. Конечно же, в постели у них все чудесно получалось. Джейн тоже извинилась: он прав, она постарается быть более активной.
Любовью они больше не занимались. В новогодний вечер и Джейн, и Эрик выглядели весьма элегантно. На нем была черная шелковая рубашка, а на ней — длинное платье из темно-красного бархата, которое она купила почти за бесценок на открытом рынке в Сохо. «Очень красивое», — ответил Эрик, когда она спросила, нравится ли ему платье. Накануне он купил блины, копченого лосося, нежирную сметану и французское шампанское — все, что любила Джейн. Она накрыла белой скатертью стол в гостиной и нашла два подсвечника со свечами. Они слушали песни Билли Холидэя и ели, медленно пережевывая, блины с копченым лососем.
— Хорошо, что я купил норвежского лосося. Вначале сомневался, так как его дали на распродажу. А он превосходен, правда?
Джейн кивнула головой в знак согласия. Франческо она могла говорить все, что взбредет в голову. Почему так легко с другом и так тяжело с мужем? Любое слово звучит как упрек. А может, это и есть упрек? Возможно, женщины злы на мужчин. Своего рода врожденная злость.
— Эрик?
Он поднял глаза, не успев проглотить кусок блина с рыбой.
— Что? — нетерпеливо произнес он.
Джейн не смогла выдавить из себя ни одного из тех слов, которые вертелись у нее в голове. Ничего не подходило. Достаточно было одного слова, чтобы разразился скандал. Эрик и так был уже как на иголках. Она рисковала совсем испортить вечер. Почему бы ей просто не наслаждаться норвежским лососем и сухим шампанским «Вдова Клико» с изящными пузырьками? Джейн посмотрела на тарелку, в которой лежала бледно-розовая рыба: высший сорт. Почему тогда ее уценили? Нет, больше она не съест ни кусочка, желудок отказывается принимать такую пищу. Зато слышно было, как продолжал жевать Эрик. Джейн поднесла к губам свой фужер. Сделала несколько глотков, поставила его на белую скатерть и, уставившись на него, стала раскачивать обеими руками из стороны в сторону, с каждым разом все сильнее и сильнее. Воцарилась мертвая тишина, обстановка накалялась. Эрик положил себе в тарелку еще немного рыбы, даже не взглянув в ее сторону. Звук от раскачивающегося, как маятник, фужера заполнял собой пространство, заглушая стук ножа о тарелку. В конце концов фужер упал и разбился. На указательном пальце Джейн тут же показалась кровь. Эрик встал и холодно произнес:
— Я сыт по горло.
Он вышел из гостиной. Джейн услышала, как дверь его кабинета закрылась, — хлопать ею он не стал.
Джейн собрала осколки стекла и положила их в свою тарелку. Это был один из фужеров из богемского стекла с выгравированными ромбиками, которые она купила в прошлом году в антикварном магазине и изящная форма которых придавала шампанскому еще более изысканный вкус. Теперь у них оставался только один фужер. Осколки стекла и кровь, обильно стекавшая с ее пальца, напомнили ей сцену из фильма Бергмана, который она смотрела с Джошем: стоя перед своим мужем и не сводя с него глаз, женщина, введя во влагалище кусок стекла, истекала кровью. От безумной жестокости этой сцены Джейн стало плохо. И только теперь она поняла, почему женщина может себя уничтожить. Укоризненное молчание мужа вызывает в вас желание закричать и причинить себе физическую боль только для того, чтобы увидеть его реакцию, заставить его потерять этот изуверский самоконтроль. Джейн взглянула на красное пятно на белой скатерти и посыпала его солью, но тут же вспомнила, что так поступают с пятнами от вина, а не от крови. Потом она долго держала палец под струей воды.
В полночь Эрик так и не вышел из своей комнаты. Поздравление с Новым годом не состоялось. Джейн страшно переживала. Поплакав, выпила все оставшееся шампанское и наконец уснула.
Через три дня Джейн поняла, что больше не выдержит. Слишком тяжело. Необходимо было найти к нему подход: его молчание становилось невыносимым. Рано утром, постучавшись в дверь, она вошла в его кабинет. Эрик читал, не поднимая головы. Джейн несмело позвала:
— Эрик?
— Что? — ответил он ледяным голосом.
— Я могу с тобой поговорить?
Он положил в книгу закладку и бросил на нее нетерпеливый взгляд, в котором читалось насмешливое осуждение.
— Да, а что?
— Я не понимаю, почему мы причиняем друг другу боль, хотя оба хотим одного: быть вместе. Я люблю тебя, и знаю, что ты любишь меня. Если я не сдала квартиру, то лишь потому, что мне не хватает собранности и я завалена работой. А тебя это раздражает. Но ты ведь знаешь, как я реагирую, когда на меня давят: я чувствую себя парализованной. Вот почему я не отвечала на твои послания. А не потому, что не хотела или забыла. Так вот: найду я квартиранта или нет, но к шестому февраля я приеду.