Проблема человека в западной философии

Эта формула, правда, так же вводит в заблуждение, как и первая. В дословном переводе формула гласит: я есмь мыслящая вещь. Т. е. человек тут вроде бы определяется как наличный предмет, разве что ему приписывается еще в виде отличительной черты способность «мышления». Но при таком восприятии фразы окажется забытым то, что, «sum» определяется как ego cogito. Окажется забытым, что res cogitans, согласно понятию cogitatio, означает одновременно: res cogitata: вещь, пред-ставляющая сама себя. Будет забыто, что представление-самой-себя составляет бытие этой «мыслящей вещи». И снова сам же Декарт подталкивает к поверхностному и неполному истолкованию своей «мыслящей вещи», потому что, менторски говоря на языке средневековой схоластики, он подразделяет сущее в целом на substantia finita и substantia infinita. Substantia — традиционная и главная рубрика для hypokeimenon, «субъекта» в метафизическом смысле. Бесконечная субстанция, substantia infinita есть Бог, Deus: summum ens: creator, верховное сущее, творец. Область конечной субстанции, substantia finita — сотворенное бытие, ens creatum. Декарт подразделяет его на мыслящие вещи, res cogitantes, и протяженные вещи, res extensae. Все сущее рассматривается тут под знаком творца и твари, и новое определение человека через cogito sum словно бы просто вписывается в старые рамки.

Мы имеем здесь нагляднейший пример наложения старого начала метафизической мысли на новое. Установлением этого пусть займется историографический репортаж об учении и способе его преподнесения у Декарта. Историко-бытийное осмысление заданных им вопросов обязано вместо этого пробиваться к продумыванию смысла, самим Декартом вкладывавшегося в его тезисы и понятия, даже если ради этого придется перевести его собственные высказывания на другой «язык». Sum res cogitans означает соответственно не «я есмь вещь, наделенная мыслительной способностью», а другое: я есмь сущее, чей способ бытия заключается в представлении таким образом, что это пред-ставление выставляет в представленность заодно и самого пред-ставляющего. Бытие сущего, каким я сам являюсь и каким является любой человек как таковой, имеет своим существом пред-ставленность и присущую представленности удостоверенность. Этим, однако, не сказано: я есмь «чистое представление» — якобы пустая мысль, а не что-то по-настоящему действительное; этим сказано: устойчивость меня самого как «мыслящей вещи», res cogitans, состоит в надежной установленности представления, в достоверности, с какою самость пред-носится самой себе. Поскольку же ego cogito, «я представляю», мыслится не как изолированный процесс в обособленном Я, поскольку «Я» понимается как та самость, на которой стоит в своем существе пред-ставление как таковое, чтобы быть тем, что оно есть, постольку cogito sum говорит всякий раз о чем-то существенно большем. Бытие представляющего субъекта, который удостоверяет сам себя в акте представления, оказывается мерой для бытия всего пред-ставляемого как такового. Соответственно всякое сущее по необходимости измеряется этой мерой бытия — в смысле удостоверенной и само-удостоверяющей представленности.

Достоверностью положения cogito sum (ego ens cogitans) обусловливается существо всякого знания и всего познаваемого, т. е. «матесиса», т. е. математичности. А потому в качестве сущего тут может быть засвидетельствовано и установлено только то, предо-ставление чего допускает подобную же удостоверенность, — а именно то, путь к чему ведет через математическое и «математикой» обоснованное познание. Математически постигаемое, достоверно исчислимое в том сущем, каким сам человек не является, в неживой природе — это протяжение (пространственность), extensio, куда можно причислить пространство и время. Декарт, однако, ставит между протяжением, extensio, и пространством, spatium, знак равенства. Соответственно вся внечеловеческая сфера конечного сущего, «природа», оказывается понята как «протяженная вещь», res extensa. За такой характеристикой природной предметности стоит положение, высказанное в формуле cogito sum: бытие есть пред-ставленность. Сколь бы однобоким и во многих аспектах недостаточным ни было истолкование «природы» как «протяженной вещи», оно тем не менее, будучи продумано в своем метафизическом содержании и измерено во всем размахе своего метафизического проекта, есть тот первый решительный шаг, который сделал метафизически возможными новоевропейскую машинную технику и с нею — новый мир и его человечество.