Проблема 92

Казалось, что горит само небо. На какую-то долю секунды Курчатов увидел, как в самом зените крохотный серебристый ИЛ догнал немца и, пристроившись к черному хвосту его, обрубил ослепительным кругом винта плоскость со свастикой. «Юнкерс» вошел в штопор и пропал из поля зрения. Наш истребитель тоже потерял скорость, понесся к земле и исчез, но Курчатов увидел, как в ржавом дыму против страшного, набухшего кровью солнца раскрылся белый купол парашюта.

— Отличная работа, — не выдержал Курчатов и, оторвавшись от перископа, повернул к капитану сияющее, разгоряченное лицо. — Вот это летчик! Всем бы нам так…

Нестеров принял из его рук перископ и, двигаясь по кругу, оглядел горизонт.

— Все, — сказал он. — Кончено. Атака отбита. Будем всплывать!

— Да, конечно, — озабоченно кивнул Курчатов. — Пора наконец размагнитить вашу «щучку».

..На берегу Курчатова ждал приказ немедленно прибыть в штаб флота. Вездесущий радист объяснил, что в Севастополь приехала группа английских морских офицеров — специалистов по размагничиванию.

— I am happy[5], — пробормотал Курчатов и, критически оглядев свой засаленный, выпачканный мазутом и сажей костюм, пошел бриться. — Я всегда любил эту светскую жизнь.

КАЗАНЬ

Ночная Казань встретила Флерова метелью. Он сошел на заснеженную платформу и в растерянности остановился. Сухая, колючая крупка била прямо в лицо. Смотреть можно было, лишь низко опустив голову и часто моргая. Темные, согбенные под тяжестью мешков и чемоданов фигуры сразу же пропадали за снеговой завесой. Когда глаза немного пообвыкли, Флеров угадал впереди дрожащий красноватый свет. Перебросив вещмешок на другое плечо, он плотнее завязал ушанку, поднял воротник шинели и двинул на огонек.

Ему показалось на миг, что обгонявшие его люди проваливаются в небытие, в лютую морозную темень, где уже давным-давно исчезли вокзал и город вместе с жителями. Но мгновенное впечатление это сразу же рассеялось, когда у дверей вокзала Флерова остановил патруль.

Вспыхнул слепящий круг карманного фонаря и, переместившись вниз, высветил из завьюженной мглы завязанную под подбородком комсоставскую ушанку, шинель, солдатский сидор за плечом и кирзовые сапоги.

— Ваши документы! — потребовал невидимый голос.

Флеров сбросил мешок, зубами стащил с руки варежку и, расстегнув ворот шинели, полез в нагрудный карман гимнастерки, где хранил стянутые воедино черной аптечной резинкой удостоверение личности, отпускной листок и литер.

— Восемнадцать суток? — спросил патруль, освещая бумаги.

— Так точно! — Флеров бодро отдал честь. — Вместе с дорогой.

На привокзальной площади Флеров сторговал за пять червонцев и банку бекона возницу и вскоре уже несся на санях по горбатым заснеженным улицам мимо темных домов. Поскрипывал снег под полозьями, летела солома с саней на неожиданных поворотах…

Флеров давно просил начальство отпустить его на несколько дней в Казань. И вот теперь это наконец стало возможно. И хорошо, что именно теперь. Во-первых, больше шансов застать Игоря Васильевича. Флеров послал ему два письма из Йошкар-Олы, куда была эвакуирована из Ленинграда военно-воздушная академия, но не получил ответа. Приятели писали, что Курчатов вот-вот должен прибыть, поскольку ему отправили уже второй вызов. Так что можно было надеяться на скорую встречу. И вообще настроение было хорошее. Еще бы! Враг остановлен. Фашистские полчища отброшены от Москвы. И это самое главное. Остальное приложится. Флеров ехал в Казань с надеждой возродить урановую проблему. Еще в Ленинграде, сначала в ополчении, а потом и в академии, он рвался хоть на час выбраться в физтех. Хотелось самому убедиться, насколько хорошо упакована камера, отправлены ли уже ящики с запасом урана. Но он уехал в Йошкар-Олу, так и не побывав в институте. Потом узнал — опять же из писем, что почти все его ящики так и остались в лаборатории. Они долго снились ему по ночам. Все казалось, что их уносит какая-то непонятная жестокая сила, не дает ему даже приблизиться к ним, нагромождая препятствия, чудовищно все искажая и смешивая. Когда же он, преодолев невероятные трудности, прорывался все же в какой-то наполненный синим светом подвал и, схватив топор, принимался отдирать заколоченную крышку, в ящике оказывалась тоскливая пустота. Проснувшись среди ночи с растревоженным сердцем, он облегченно переводил дух и долго лежал без сна, прислушиваясь к дыханию спящих товарищей. А когда занимался рассвет, доставал из-под подушки блокнот и торопливым почерком писал письма.

Делился с друзьями по физтеху опасениями и робкими надеждами на совсем другую будущую жизнь, когда закончится война и все они вновь возвратятся в свою дорогую лабораторию.