— Но с иной целью! — поднял палец Курчатов. — Для нас измерение элементарных констант не главное. Мы хотим провести решающий опыт, который смог бы дать ясный ответ: при каких комбинациях природного урана и замедлителя возможно размножение нейтронов, возможна цепная реакция. Ясно?
Панасюк только хмыкнул, захваченный увлекательностью идеи.
— Этому и подчинены все наши работы, — продолжал Курчатов. — В том числе и определение минимальной энергии нейтронов, вызывающих деление в природном уране и тории двести тридцать два.
— Но пока все уперлось в камеру, — Флеров щелкнул пальцами. — Опыты немудреные, но для них нужен особо чувствительный индикатор нейтронов, вызывающих деление. В десятки раз более чувствительный, чем в Принстоне или у того же Жолио-Кюри. Вот и кумекаем, как можем. Пока что-то не очень получается.
— Получится, — сказал Петржак. — Я уже знаю, что надо делать.
НУЛЕВОЙ ЭФФЕКТ
— Ты знаешь, что такое судьба? — спросил Петржак, когда Флеров к самому концу рабочего дня соизволил наконец появиться в лаборатории.
— Конечно, — небрежно хмыкнул Юра и, оседлав стул, нарочито зевнул. Настроение у него было самое препаршивое. Блистательная, как это показалось вначале, идея пластинчатого конденсатора явно зашла в тупик. Придется поискать что-то новое. А жаль! Они уже угрохали на проклятую камеру столько сил и нервов, что и подумать страшно. Где уж тут бросать…
С утра Флеров зачем-то поехал на Крестовский остров, То ли на лодке захотел покататься, то ли просто побродить. Но полдня он просидел, свесив ноги вниз, на причале. И ничего путного не придумал.
Млела под солнцем вода. Переливались ослепительные блики. Клонило ко сну. Прищурив глаза от света, он лениво следил за тем, как покачиваются мачты яхт. Даже думать, и то не хотелось…
В институт он приехал с твердым намерением зашвырнуть чертовы пластины куда-нибудь подальше. Но не успел переступить через порог, как Костя озадачил его своим вопросом.
— Ты знаешь, — с самым глубокомысленным видом изрек Петржак. — Я все же решил, что судьба — это действительно предопределение.
— Очень оригинально! Прямо-таки гениальная мысль… А поновее ты ничего придумать не смог?
— Нет, — сохраняя серьезность, покачал головой Петржак. — Потому что судьба — это действительно предопределение. Точнее самопредопределение.
— Ах, само!.. Ну, если само, тогда конечно. Против этого ничего не скажешь.
— Ты напрасно иронизируешь. Лучше постарайся понять. Вот смотри. Наша судьба предопределена уже в какой-то степени еще задолго до рождения. Так?
— Ну-ну, — поощрил его Флеров. — Давай дальше. Развивай свою философию.
— Младенец приходит в мир на готовенькое. Его родители уже наметили ему программу на будущее. Если отец, допустим, врач, то он решает, что его. Петечка или там Юрочка тоже обязательно станут эскулапами. Только знаменитыми. Счастливыми, удачливыми.
— А его Костенька вырастает и подается в сапожники.
— Верно! — с готовностью согласился Петржак. — Но почему? Да потому, что папаша своим воспитанием вызвал у сына непреодолимое отвращение к профессии медика. И это было предопределено всем течением событий. Характером и образом жизни папаши, его приятелями и так далее.
— А сын?
— И сын! Все вышеуказанное плюс его собственный душевный склад и предопределили дальнейший выбор. Железно его детерминировали. Будь мальчуган сиротой, у него было бы больше степени свободы, его судьба зависела бы от большего числа случайностей.
— Только на первых порах.
— Ну, разумеется! Ты, я вижу, все понял.
— Не все, — Флеров с возрастающим интересом следил за тем, как Петржак зажимает в тисках ручную дрель. На его глазах дрель претерпевала явно разрушительные и необратимые изменения. — Чем тебе не угодила эта несчастная дрель?
— Первые самостоятельные поступки сиротки, — Петржак, казалось, не обратил на его вопрос никакого внимания и начал вдохновенно орудовать ножовкой, — первые решения как бы закладывают фундамент всей его будущей судьбы. Ведь так?
— Допустим.
— Вот и получается, что судьба — это самопредопределение. Всей своей жизнью мы творим собственную судьбу. И чем мы становимся старше, чем богаче наш житейский опыт, тем жестче детерминировано будущее. И, что самое интересное, ничто не пропадает даром, не проходит бесследно. Даже самая мелочь. В нужный момент она выходит на передний план и говорит свое веское слово.
— Не обязательно.
— Обязательно! Мы просто не всегда это замечаем. Часто наш опыт кует судьбу в тишине и во мраке подсознания.
— По-моему, все это чушь, — Флеров решительно встал и пошел к вешалке за халатом. — Туманная философия вокруг мелкой лужи.
— Говорите, говорите, — поощрил его Петржак.
— Ив самом деле, что ты хотел сказать этим своим самопредопределением? Тривиальнейшая вещь, возведенная в нулевую степень… Выходит, что всей жизнью своей ты был подготовлен к тому, чтобы сломать в этот погожий солнечный день вполне приличную еще дрель? Так, что ли?