Пробить камень

Шума все трое производили столько, что на каждые два лестничных пролета добавлялись все новые болельщики, которые сопровождали лыжников до самого низа. К четвертому этажу гонка обросла музыкальным оформлением: несколько гитар, флейта, кухонная утварь в качестве ударных. Когда через полчаса они наконец спустились и завернули с лестницы направо — к площадке перед лифтами, первой, кто попался навстречу, была Марта Юркевич с черным кожаным кофром за плечом. Марта остановилась, не задавая лишних вопросов, сделала пару шагов назад, выбирая точку поудобнее, вытащила видеокамеру и стала снимать, пока обессилевшие Веня и Костя ждали единственный работающий лифт. Шум был сильный. Вахтерша, забыв про чай, тщетно пыталась разглядеть сквозь собравшуюся толпу, что, собственно, происходит.

Ермилов посмотрел на плачущую от изнеможения Киру и подумал, что лучше ему не знать, чем закончится сегодняшняя ночь. Хотя чего же там не знать, все уже заранее понятно. Без этого дела она не может.

— Не знаю, как тебе, — сказал Костя своему сопернику-напарнику, — а мне все еще чего-то не хватает.

Веня, принимавший перед объективом карикатурные позы культуриста, хотел ответить, чего, а вернее, кого, по его мнению, здесь не хватает, но не успел, потому что тут они и появились — физрук дядя Коля, проректор Коломиец и Стивен Дж. Мэдисон во плоти. Прихрамывающий Мэдисон был без своей разноцветной подруги, что немного огорчило Веню. Американца привезли в общежитие, чтобы окунулся в атмосферу легендарного общежития русских киношников. А в следующую минуту он увидел коменданта Богосяна.

— Шит! — закричал Мэдисон, прячась за спину дяди Коли. — А он что тут делает?!

Богосян разматывал ногой рулон обоев по всему коридору. Немалых трудов стоило убедить «независимого нью-йоркца», что перед ним не тезка — голливудский комик Стив Мартин, с которым у него, как выяснилось, связаны нехорошие голливудские воспоминания.

Немая сцена с участием проректора, физрука и американца возле лифта длилась недолго. Коломи-ец уставился на Веню, на Костю, на Марту, мельком обвел взглядом десятки зрителей и болельщиков, снова посмотрел на Веню, на его лыжу и сказал дяде Коле укоризненно:

— Ну вот! А вы все жалуетесь, что к спорту никакого интереса!

…Проснувшись после полудня, уже одна, Кира за полчаса раскачалась настолько, что живо дотащила себя до института. Чуть-чуть накрапывало, как раз настолько, как ей того хотелось, она шла, как плыла, улыбаясь и просыпаясь. И напрасно, как выяснилось, потому что сразу же при входе в институт встретила Костю, и вряд ли случайно, Костя наверняка ее ждал. Едва взглянув на его бледную детскую физиономию, она пожалела. Не о том, что сделала, а о том только, что пришла сюда. Жалеть о вчерашнем было глупо, вечер, начавшийся так скучно и выглядевший обреченным, закончился феерически. Кира даже прикрыла глаза, вспомнив о нем: удовольствие вечера и наслаждение ночи необратимо слились с предыдущей ее жизнью и уже стали историей, а она была так нежна — и эта ночь на троих, и она, и оба «лыжника», о чем же тут жалеть… Но если от Веньки ждать проблем не приходилось, то с мальчиком они могли сейчас начаться. Кира почувствовала досаду, она вовсе не хотела что-то обсуждать. Она хотела сейчас думать о Георгии, а приходилось — об этих мальчишках. Она довольно грубо его отшила, а вечером, когда она вернулась, в общежитии его еще не было. Ермилов сказал, что, может быть, Костя торчит на каком-нибудь продвинутом сеансе в Музее кино, на какие ходят восемь с половиной человек.

На следующий день Кира посмотрела возле сце-нарно-киноведческого деканата расписание и пошла искать аудиторию, в которой были занятия Костиной группы. На каждом этаже возле деканатов и ключевых кафедр висели объявления, что Стивен Дж.

Мэдисон начиная с сегодняшнего дня и в течение недели проводит кастинг, в котором могут попро-боваться все желающие, поскольку мэтр еще сам до конца не знает, про что будет его кино. Она нашла аудиторию и прислушалась, из-за двери доносился глуховатый мужской голос:

— Догмат о предопределении состоит в следующем. Нет ничего, да и не было ничего, не зависящего от воли Аллаха, как добро, так и зло предопределены им. Еще до сотворения мира было сотворено Перо, которым Аллах повелел написать о всех делах и творениях божественных вплоть до времени Страшного Суда…

Женский голос, очень мягкий и чуть простуженный, перебил:

— Замечательно! Пером, пером! Замечательно. Большое спасибо. А теперь, господа киноведы, вдумайтесь, какая с точки зрения мусульманской религии на вас наложена миссия! Сотворена ручка, которой надо описать все дела и творения…

Кира больше не стала подслушивать, приоткрыла дверь, и, конечно, все обернулись к ней и замолчали.

— Мне нужен Костя.

— Всем нужен Костя, — философски заметил кто-то из киноведческой группы, почти полностью женской.