Проба памяти

Максим тоже невольно поднял глаза на стакан, но тут его внимание привлекла рука, сжимавшая ручку подстаканника, и его словно ударило. Маникюр. Настоящий. Ногти подпилены, кожица с лунок срезана... Опять бред. Такого просто не может быть. Или он педик? Нееет... Инженеры не бывают педиками. Или запутался в смутное время? Или подрабатывает массажистом где-нибудь в салоне красоты, так знакомая маникюрша сделала... но зачем? Нет, нет, все не то... Бред, да что ж такое, везде, куда ни пойдешь просто полоса какого-то сплошного сумасшествия... Живой Борька... Валя с Серегой... инженер с зарплатой тридцать баксов и с маникюром на руках... скоро марсиане с неба посыплются... Может, куда-нибудь в санаторий?... нервы подлечить?..

-- Ты чего? - спросил Николай Георгиевич, заметив Максимово смятение. - Плохо себя чувствуешь?... - он понимающе крякнул и пояснил Вячеславу Арсеньевичу, стараясь не вдаваться в семейные подробности. - Работы много. Бизнесмен, - он произнес это слово, как будто в нем было что-то неприличное. - Да они теперь все бизнесмены. Другое поколение, неромантичное. Деловое. Все на деньги считают. Так что ж... может, так и надо время от времени... трезвый взгляд на вещи...

-- Ничего подобного, - возразил Максим, угрюмо жуя. - Тут у нас кругом одни романтики. Вон Толян... помнишь? Так он на этой романтике просто помешался. То к кришнаитам ходил, голову брил, то к каким-то экстрасенсам... псалмы поет, раскачивается... за колокольчики дергает. Душа у него, видишь ли. Возвышенного требует. Дышать-то и то по-человечески не может... все по-Стрельниковой... по Бутейко... - он покосился на гору грязной посуды в раковине. Валя, по крайней мере, никогда себе такого не позволяла.

-- С жиру бесится, вот и все, - махнул рукой Николай Георгиевич. - Это ж он сам не знает, чего хочет, вот и дергается.

-- Ну, почему, - проговорил Вячеслав Арсеньевич задумчиво. - Само по себе неплохо. Леонтьев вот говорит, что любой порыв к мистицизму позитивен, как отвлечение от прозы жизни, даже к самому кривому мистицизму. Правда, он имел в виду людей с твердым христианским воспитанием, а у нас тут какое ж воспитание. Пустыня. Был моральный кодекс строителя коммунизма, да и тот не читали...

-- Этот-то, - презрительно хмыкнул Максим, удивляясь столь хорошо сохранившейся неопытности Вячеслава Арсеньевича. - Он что ему велят, то и скажет.

Вячеслав Арсеньевич снова засмеялся про себя, и глаза за стеклами очков хитро засветились.

-- Не тот Леонтьев, - произнес он мягко и погладил наманикюренными пальцами ручку подстаканника. Максиму снова стало не по себе, и он промолчал.

-- А вы ведь рядом работаете, - вспомнил Николай Георгиевич. - Вы же это... Ты ведь рядом с НИИ "Гранат" работаешь? Зеленое здание такое, в переулке? Они рядом, - пояснил он Вячеславу Арсеньевичу.

Максим мстительно усмехнулся про себя. Вот ты откуда, подумал он. Ну-ну. Знаем твой "Гранат". Съедим скоро твой "Гранат" вместе с твоими умствованиями. У себя на кухне будешь умничать.

-- Знаю, - проговорил он и, помолчав добавил. - Знаю даже одну организацию, которая ваше здание хочет занять. Скорее всего, займет.

Не скорее всего, а точно, подумал он про себя.

Глаза у Вячеслава Арсеньевича стали уже просто какими-то радужными от избытка радости. Просто конкурс детсадовского рисунка. Солнышко, и птички поют.

-- Передайте этой организации, - сказал он иронично. - Что у них вряд ли чего получится, - и он обратился к Николаю Георгиевичу. - Они все думают, что у нас НИИ. Что мы наукой занимаемся. Была наука, милые мои... Была когда-то... А к примеру, даже вот этот пирог, - он указал пальцем на тарелку, - и тот у нас в подвале узбеки испекли. А я проследил, чтоб чистыми руками... Наукой-то у нас во всем институте три человека занимаются... сам академик и два аспиранта, которым корочки нужны, что они кандидаты. Им это на визитках написать, говорят, сейчас ценится... Ладно, Коль, - он допил чай и поднялся. - Поеду я, спасибо. Темно уже, а мне ехать черте куда... Всего хорошего, - проговорил он в Максимову сторону, насмешливо наклонив голову.