При первой же попытке своего товарища кавказца схлестнуться с противником Куль ударом корпуса сбил обоих на землю, а потом переключился на сук. Тех он просто разогнал по кустам, разок рявкнув, и замер, как изваяние, только грудь чуть вибрировала от сдерживаемого рыка. Съемочная группа была в восторге: «Просто отлично, давайте еще раз, чуть не в кадре было». Мы переглянулись: «Ну уж нет, дублей не будет, как и договаривались».
Ставить Кулька на охрану было делом совсем пропащим. Во-первых, километр до блокпоста он шел так неспешно, что терпение просто лопалось. Он наслаждался прогулкой, нюхал цветочки, любовался звездами, мог просто замереть, глядя в пространство. На все попытки его поторопить он отвечал обиженным взглядом: мол, чего бежать-то, ты посмотри, какая красота вокруг. Придя же на пост, он добросовестно выкапывал яму, укладывался в нее и засыпал.
Дни складывались в месяцы, те в годы, а Куль, казалось, не менялся. Он был все тот же философ и добрая душа. Но в эту зиму он как-то сразу сдал: ввалились глаза, потускнела шерсть и, самое страшное, резко увеличился и отвис живот. Пес стал двигаться осторожно, все больше лежал. С каждым днем ему становилось все хуже. Он худел на глазах и иногда во сне тоненько постанывал. Похоже, его сжигал рак.
Было самое начало весны. В тот день все собаки питомника были странно беспокойны. Я зашла к Кульку; теперь он жил один в вольере, прочих собак переселили, чтобы не беспокоить страдальца. Пес лежал на боку в забытьи и дышал редко и неглубоко. Я положила руку ему на грудь, сердце билось точно нехотя: удар, пауза, удар. И вдруг все собаки питомника завыли в голос. Это был единый дрожащий стон горя и тоски. Лапы Кулька дрогнули, вытянулось и обмякло тело, сердце больше не билось. А за стенами вольеры все звенел многоголосый хор: собаки оплакивали уход вожака.
ПРО ЛЮБОВЬ И ПРО ИЗМЕНУ
Несчастная любовь
Беся — хортая сука — приехала в питомник из Ставрополья, было ей тогда месяца два, не больше. Уже в этом возрасте она была прелестна: точеная головка с маленькими, плотно прижатыми ушами и выразительными темно-карими глазами, глубокая грудь, стройные длинные ноги и не менее длинный мускулистый хвост, атласная антрацитовая шерсть — фотомодель, да и только. Никакой щенячьей пухлости и неуклюжести, никакой детской бессмысленности во взоре. Похоже, она уже сейчас знала, как хороша, и была твердо уверена, что добьется в жизни всего, ну а для начала завоюет столицу.
Ее выпустили из сумки, и она шагнула на землю так, будто принцесса сошла с подножки королевской кареты: грациозно, непринужденно, с достоинством. Другие собаки сгрудились вокруг, знакомясь с новым членом стаи. Ей бы застесняться: столько взрослых собак тычут носами и разглядывают, хотя бы хвостом повилять — куда там! Беся приосанилась, гордо вскинула голову и умудрилась посмотреть на взрослых сук сверху вниз. Те в некотором недоумении расступились, и она отправилась осматривать свои владения! И сейчас она не посрамила чести рода: шествовала невозмутимо, лишь ноздри подрагивали, и только чуть поводила по сторонам внимательными глазами. На ее морде столь явно было написано превосходство, что старшие суки, да и молодые кобели тоже, окончательно растерялись и с подчеркнутым усердием вернулись к прерванным появлением гордячки заботам.
И вот тут Беся увидела его — своего короля! То был старый вожак борзой стаи Карат. Он не спеша поднялся со своего места и небрежно обнюхал малявку; ну щенок и щенок, много тут вас бегает, читалось на его уже седеющей морде. А Беся замерла, кажется, позабыв дышать. Она стояла, разом утратив весь свой аристократический апломб, тотчас же став маленькой и неуверенной. Карат отвернулся, а она все стояла на месте. Даже сейчас она не унизилась до детских выходок, как-то: падения кверху пузом, бешеного виляния хвостом и истерических воплей — ну обратите же внимание на маленькую девочку! Нет, она просто стояла и смотрела.
С этого дня Беся ходила за Каратом, как пришитая. Под ноги, конечно, не лезла, но и из виду не выпускала. Она быстро втолковала всем прочим борзым, без разбора пола и возраста, что ее место рядом с Каратом, и те согласились. Даже старые боевые подруги вожака не связывались с ней — уж очень серьезно смотрели эти глаза и не по-детски зло сверкали острые зубки в приоткрытой пасти.
Росла Беся быстро, хорошела просто на глазах, хотя вроде бы дальше уже некуда, и очень скоро прелестная щенушка стала очаровательной девицей. Кобели сходили с ума, когда она появлялась во дворе: их тут же разбирало поиграть в пятнашки, притащить откуда-нибудь костей и этак невзначай уронить рядом с прелестницей. Ни за одной сукой так не ухаживали, но Беся оставалась холодна ко всем этим молодецким выходкам.