Про Сашку Васильева

Внезапно скончался Георгий Николаевич, и Елена Ивановна, Шушка, баба Лиза уехали в родную им Москву. Бывая там, я бывала и у них, но вряд ли духовно влияла на крестника. Елена Ивановна стала печатать на машинке; позже это был и самиздат. Она снова вышла замуж, но, после долгих объяснений, разошлась с мужем-композитором. Повторялось это три раза. Она очень хотела быть счастливой.

Томас Венцлова говорил о ней на своём вечере в музее Ахматовой: «Анну Андреевну Ахматову я встретил впервые в начале 60-х годов, то есть очень поздно. Жил я тогда в Москве, снимал комнату у замечательной по-своему женщины, ныне уже покойной, – Елены Ивановны Васильевой. О ней можно было бы долго и отдельно рассказывать. Она подрабатывала тем, что перепечатывала самиздат – не только самиздат, но, в частности, и самиздат. Однажды она по просьбе Анны Андреевны перепечатала её статью “Пушкин и Невское взморье”, и я должен был отнести этот текст автору».

В комментариях к той же книге О. Е. Рубинчик пишет: «Отдельнова-Васильева Елена Ивановна (около 1912 – 1988 или 1989) – по образованию юрист, но по специальности почти не работала. Жена поэта М.А. Светлова, затем – режиссёра, сценариста Г.Н. Васильева, одного из создателей фильма “Чапаев”» (1934). По словам Т. Венцловы, «Е.И. Васильева была, естественно, одной из “красавиц тогдашних”». Сын её Александр Георгиевич Васильев (1939–1993) был известным подпольным книготорговцем, поэтому их квартира в Москве, на Солянке (пер. Архипова), была центром притяжения интеллигенции».

И до весны 53-го, и позже с ней дружили протодиссиденты, литовцы и прочие гады. Мы называли друг друга «кума» и очень радовались вместе.

Шушка тем временем стал Сашкой, в Институте кино не удержался и стал на рубеже 60-х могучим бизнесменом (специальность – подпольные художники). Комната его и кухня буквально кишели ими, равно как и подпольными поэтами. Помню Пятницкого, Зверева, Холина, кажется – Сапгира и практически весь состав гинзбурговского «Синтаксиса». Пили немало; наркоты я не заметила, хотя знакомые психиатры давали кому-то первитин («винт»).

Когда родилась Мария, моя дочь, и у родителей стало уж очень трудно, мы с ней и с мужем сняли у Васильевых комнату. Бабы Лизы уже не было; в 1951-м, когда я у них гостила, – была, а в 1961-м, когда сняли, – не было. Господи, как незаметно люди уходят! Мне почему-то кажется, что в мае 53-го, когда наша семья переехала в Москву, её тоже не было; иначе она ходила бы к бабушке.

Пожили мы там если месяц, и то спасибо. Леночка спала на кухне, что не мешало artist’aM кишеть, спала и у нас, то есть – в своей комнате, но моё мракобесное сердце всё-таки не выдержало. Добил меня рассказ одного из гостей о том, как он ел живого зайца. Врал, наверное, но ведь счёл нужным! А ещё говорят, «это» началось после советской власти. О, Господи!

Сашка неоднократно женился, Леночка их всех любила. Вообще, весёлость заменяла ей терпение. Из жён выделилась художница Шаура, башкирка из прославленной там интеллигентной семьи. Родилась Настя. Когда Сашка ещё на ком-то женился (а может быть, позже), Леночка стала жить с Шаурой. Когда Леночку хватил инсульт и она навсегда лишилась речи, Шаура ухаживала за ней до самого конца.

Ещё до этого умерла моя бабушка. Было ей 94 года. Хоронить её пришли – точнее, нести – Сашка, Саша Юликов и Коля Котрелёв. О том, как мы с Колей разбирали её шкаф, расскажу, Бог даст, особо.

Сашка был с извозчичьей бородой. По дороге он объяснял мне, что «успенье» происходит от слова «успеть». И по малодушию, и по милосердию (?), и потому, что он лыка не вязал, я не возражала.

На похоронах Леночки он был ещё пьянее и прямо у церкви требовал, чтобы хоронили её на Новодевичьем, где лежит его покойный отец. Моё духовное водительство, как и во многих случаях, сводилось к жалости и молитве. Чуть позже, в самые скудные годы, Шаура дотащила его до врачей, и печени (или поджелудочной) у него не оказалось. Дня три он полежал под капельницами и тихо уснул. Тогда Шаура созвала всех нас.

Ничего подобного я никогда не видела. Сперва сотни людей пили в специально снятой пельменной. Потом уже человек тридцать повели в какой-то болгарский центр, где, видимо, окопались Сашкины покупатели. Там, среди фресок, мы ели икру и много другого.

Нет, описать я это не берусь. Сейчас он был бы миллионером, не в том суть дела. Посмотрите, какое у него лицо. Видит Бог, я не считаю (если когда и считала), что нетварная бездна хороша, поскольку туда можно нырнуть при страшном режиме. Я бы и сейчас не вынесла рассказа о зайце. Как же объяснить, хотя бы выразить, чем хорош мой бедный крестник?

Елена Мурина

Искусствовед. Живет в Москве

Мы познакомились с Еленой Ивановной у наших общих друзей – Сусанны Ильиничны Раппопорт и Владимира Исааковича Финкельштейна – где-то в начале 50-х годов.