Про Мутю

было бы побыть кем-нибудь – Волюбенькой, котом Когтей, Девой Марией или даже Тётей Клизмой из 118-го магазина! Мутя, задумавшись как же это – быть другим, начинает ковырять в носу, и тут же получает тугой подзатыльник от Ляпюши и целый колючий букет шиканий и псыканий и вшуршиваний прямо в нос.

Выйдя из церкви на остывающую уже в приходящих сумерках дорогу, Мутя вдруг чувствует это. Больше ни один её жест не будет принадлежать ей. Больше ни одна морщинка не станет её морщинкой на этом отчуждаемом лице. Её не стало. И никакой грусти, никакой страшности.

Потому что прежняя она – клочок позавчерашней газеты, листок позапрошлогоднего календаря, мусор.

Совсем другая.

Мутя и Военная Тайна

Калейдоскопистый муркнул под подушкой, и Мутя поняла, что уже спит. Дождь за окном вдруг застыл, превратившись в длинные прозрачные неподвижные спицы.

Калейдоскопистый очень любит на таких спицах свои разговоры вязать. Мутя нащупывает его под подушкой и говорит:

– Здравствуйте.

Калейдоскопистый уютно ложится в ладошку, он сегодня тёплый и нехитрый. Устраивается поудобнее, щекоча мутину руку и говорит:

– Ты умеешь хранить тайны?

Мутя задумывается. У неё в голове полно чужих тайн, но вот умеет ли она их хранить? Они так и валяются по всей голове пыльными узелками, то тут секрет, то там тайна. Хранить надо ведь на красной подушечке под стеклом, как мощю – скрюченную мёртвую руку, которую Ляпюша показывала в церкви. Но у Мути красная подушечка в голове только одна, а секретов много, к тому же место на подушечке занято. Чем именно или кем, Мутя и сама не знает. Просто невозможно туда ничего положить, всё выталкивается оттуда странным образом.

Калейдоскопистый нетерпеливо муркает в ладошку.

Мутя осторожно сжимает его и говорит:

– Нет, не умею.

– Уф! Вот и прекрасно, значит, я могу тебе доверить Военную Тайну.

Мутя чувствует, как калейдоскопистый мокрым носиком выводит буква за буквой на её ладошке: {censored} Ничего себе, думает Мутя, никогда бы не подумала, что{censored} Калейдоскопистый тонюсенько чихает, и Мутя улыбается все шире и шире, она вдруг понимает, что та красная подушечка всё время только этого и дожидалась, потому-то всё другое и отталкивала.

А теперь на ней {censored}{censored}{censored}{censored}. Что-то не даёт Муте покоя. Она задумывается, поглаживая калейдоскопистого большим пальцем и говорит:

– Но почему же она Военная?

Калейдоскопистый вдруг шныряет в темноту, остается пустая рука под подушкой и оглушительный ливень за окном.

Мутя садится на кровати и сжимает голову. Она думает о Волюбеньке и Володеньке, о неизбежнейшей из неизбежных, она проходится по всем узелкам-секретам в своей голове, развязывая, проверяя в каждом, снова завязывая.

И долго-долго потом бормочет себе под нос:

– А какая-же ещё такая тайна может быть? Военная, военная, военная, военная.

И, как перемирие, к Муте снова приходит сон.

Мутя-надувальщица

Мутя сидит с Ляпюшей на кухне, рядом Когтя, повякивающий и неотрывно следящий за столом – в ожидании, что ему перепадет хоть кусочек от щуки, которую Ляпюша придумала нафаршировать купленным у Тёти Клизмы в 118-том магазине рыбным паштетом. Мутя наблюдает за этим странным занятием. Ляпюша ловкая. Чик ножичком – и брюхо у щуки раскрыто, прысь пальцем в жи вот, вот и потрохов нет, цок по досточке – и голову щуке долой. Мутя восхищается. И думает:

– Какая всё-таки Ляпюша хорошая! Даже когда клюкой замахивается и ругнет порой. И такая морщинистая. А вот я без единой морщинки, даже наоборот, выпуклая. Почему так? Ляпюша – впуклая, точно сдувается, а я – выпуклая?

– На, жри, зараза! – говорит Ляпюша Когте.

Когтя фурычет на всю квартиру, одаренный щучьей головой с недоуменными печальными глазами, а Ляпюша берется за тетиклизмин паштет. Мутя глядит, как ловко Ляпюша вскрывает банку и думает:

– Наверное, где-то внутри каждого человека есть маленькая дверца, полжизни он в неё всовывается откуда-то оттуда, полжизни – засовывается обратно, как в замедленном кино. Потому наверное Старые Ушки и Старые Чоки все такие морщинистые и сдутые. А я – такая выпуклая.

Мутя идет в прихожую к своей тумбочке и долго в ней копается. Наконец она находит воздушный шарик и с огромным удовольствием надувает его.

Мутя-улыбательница

Мутя улыбается. Перед зеркалом. Сначала как кот Когтя –носом и верхней губой, потом как Волюбенька – невзрачной скобочкой. Потом, ощерившись несуществующими железными зубами – как Ляпюша.

И как строгий военный дядя Вова со второго этажа –натягивая кожу на затылке.

И как Артурчик – словно хватая сквозь зубы воздух, вынырнув после долгого погружения.

И как иконы.

И как конь.

Мутя улыбается перед зеркалом и удивляется:

– Ничего же особенного. Просто двигаю кожей на голове.

Ничего такого. А как же хорошо!

Мутя не замечает, как исподтишка наблюдавшая за нейЛяпюша прячет косынистую голову в темную вечернююкухню. И улыбается железным в сумерках. В буфете даже сверкает на мгновенье.

Мутя-сновидица