Про Мутю

Он повторяет это дважды, трижды, чтобы слова его, как губка, напитались смыслами-междусмыслами. Мутя, смущенная тем, что калейдоскопистый застал её в несколько интимной ситуации, некоторое время не воспринимает его слов. А слова тем временем тяжелеют, наливаются пересмыслами, всесмыслами, мыслесмыслами, самосмыслами и вот, пришедшая в себя Мутя ловит эти слова и будто сухарик, размоченный в чае, жует мягенькое деснами и причмокивает от удовольствия и всепонимания.Она сидит так, смакуя всесмыслость, уже некоторое время, не замечая, что калейдоскопистый давно пропал, не замечая, как с той стороны кто-то рвёт дверную ручку и кричит:

– Зенька, ну что ты стоишь?! Ломай дверь! Зенька! Но Мутя не слышит и не видит ничего. Даже как Зенечка ломает дверь и как, охая и ахая в уборную вваливаются разом Ляпюша, Волюбенька и Зенечка.

Только вечером Мутя начинает слышать и видеть. Сначала она слышит, как плачет Волюбенька, потом видит кусок одеяла и тумбочку. Волюбенька клохтоикает и слезрыгивает, будто у неё ещё один Володенька помер. Мутя тянет её за рукав…

После того, как Муте всыпали, а потом накормили ватрушками и напоили горячим чаем, Волюбенька вместо сказки на ночь, долго рассказывает Муте о Личной Геенне, которую нужно соблюдать. Мутя слушает, закрыв глаза, одним полушарием тут, другим полушарием там.

И на страшных лапах вкрадывается в спальню полузверь-полувулкан – Личная Геенна. И страшными глазами смотрит на Мутю. И говорит волюбенькиным не страшным голосом:

– А утречком возьмешь мыло с мочалкой и свои художества со стены смоешь. И ещё, с сегодняшнего дня будешь в календарике отмечать такие дни.

Перед тем, как окончательно провалиться в сон, Мутя успевает подумать:

– Я теперь всегда-всегда буду её блюсти, эту чудовищу.

А то покусает ведь.

Мутя и мама

Как странно быть нематерью себя, ходить по комнатам, недоуменно щупать ненавистный пупок и говорить и ворчать – я же сама себя. Я же мама себя.

И ещё более удивительно потом ткнуться в Волюбеньку, заплакать и сказать:

– Ты же такая родная, я же – из-за тебя!

И потом в тёмном углу надавать себе по губам – я же сама, не сметь, я же сама!

И потом восьмого марта подарить Волюбеньке страшную открытку – кровавая восьмерка, сверху врисована волюбенькина голова, внизу восьмёрки – мутина. И одиннадцать зеленейших восклицательных знаков.

Мутя-телезрительница

На самом деле телевизор – это удав. Он всех гипнотизирует, а проглотить не может – у него для безопасности на морде приделан стеклянный аквариум. А хвост у него в розетку засунут – чтоб особо не рыпался. Мутя телевизор терпеть не может, потому что после него все домашние ходят какое-то время по квартире непроглоченные, с пустыми глазами. Однажды Мутя замазала экран зубной пастой, но ей тогда хорошенько всыпали, и она решила больше не бороться с телевидением.

Мутя не понимает, чего они нашли в нем такого. Гораздо интереснее смотреть людей. В людях программ больше,чем в телевизоре, но их тяжелее поймать. А у кота Когти всего три. Каждый раз, когда Когтя лежит у Мути наколенях и она смотрит ему в глаза, там всего три передачи. Первая, идущая круглые сутки без единой помехи, это розовая, упругая, сочная сосиска. Вторая – всякие кошечки с пушистыми хвостами, неуемно мяукающие и урчащие. А третья – самая мутина любимая – чёрный спокойный бесконечный космос, вечная необъятная Вселенная. Иногда, впрочем, когда Мутя слишком долго смотрит Когтю, тот начинает нервничать и пытается убежать, и тогда проскакивает слабо-слабо четвёртая программа – «отпусти-дура-отпусти-меня-дура-отпусти- меня-скорее-дура».

И каналы в людях намного лучше. Даже если их меньше. Вот у Волюбеньки – так вообще – меньше чем у Когти –одна всего программа. Это Володенька. Зато какой это Володенька! Будто живой, с кучей своих собственных программ, которые Мутя иногда даже смотрела через Волюбеньку. И всё, что могли бы показывать по другим каналам вроде и не нужно, потому что оно всё умещается в одном– в Володеньке.

Одно только у Мути не получается, себя посмотреть, но она особо из-за этого не переживает…

А телевизор она взяла в сообщники, раз уж победить не получилось. Теперь когда вечером все домашние садятся полукругом на диване, возле телевизора, Мутя садится напротив них.

Их ведь так удобно тогда смотреть!

Мутя и призма

Волюбенька чутко вглядывается в Мутю. А потом медленно говорит:

– Ну, что, поняла? Ни-че-го там не трогать. И ни-ку-да не ходить.

Мутя кивает, и они поднимаются по ступенькам огромной цитадели-института. Институт похож на серую скалу. Мутя задирает голову, считая этажи, и спотыкается.

На проходной Старая Ушка в вязаной шапочке улыба-ется железными зубами, словно какая-нибудь мясорубка-веселушка и говорит:

– Твоя-то красавишна-королевишна? Ай, похожа как!

Волюбенька молчит и только стискивает посильнее мутину руку и почти впечатывает красненький пропуск в лицо вязаной шапочке.