Про город Кыштым

Чего хотел он, Борис Швейкин? Он отлично знал жизнь кыштымских рабочих, сам работал слесарем на электрической станции. Рабочие жили плохо, особенно невмоготу стало в последние десятилетия.

Заводы влачили жалкое существование, начальство взбесилось совсем, заработки были низкие. Кругом бездарность и рутина. Царизм в каждом, даже мелком деле, показывал свою несостоятельность и гнилость. Поэтому неудивительно, что к таким несметным богатствам, какие имелись на Урале, потянулись иностранные капиталисты. Англичане прибрали к рукам кыштымские заводы. Эти постараются выжать из рабочего человека все, они мастера закручивать гайки. А ведь если бы эти богатства отдать в руки рабочего человека и поставить на службу народу, какие бы чудеса можно было делать! Рабочие должны быть хозяевами своих заводов и хозяевами своей судьбы!

Борис иногда мечтал. Он представлял Кыштым красивым городом — с прекрасными домами, утопающими в зелени, а на заводах трудятся машины, люди ими умело управляют. И люди станут добрее, приветливее, красивее. Нет, это не утопия, это реальная мечта, ради осуществления которой они готовы идти и на каторгу, и на смерть.

Поезд торопливо отсчитывает версты. Была остановка в Уфалее. Проснулся Осип. Прижались лбами к вагонной решетке, стараясь разглядеть, что делается на станции. Темно. Стекло до половины замерзло. Слышны чьи-то голоса. Хрустит снег под тяжелыми шагами. Заливисто верещит кондукторский свисток. Ему басовито откликнулся паровозный гудок. Скрипнули колеса, и поезд покатился дальше.

— Спи, не мучай себя, — сказал Осип.

— Нету сна. А то нету и все.

— А я подремлю, — Ноговицын опять лег на свою полку, последний раз звякнули на ногах кандалы и смолкли. На верхней полке во сне скрежещет зубами и стонет уголовник. В другом купе бубнит чей-то бас, ему тихо вторит баритон. Тоже кому-то не спится.

Скоро Кыштым. Поезд там не остановится, пойдет напроход. За Кувалжихой будет разъезд Липиниха. Памятное место. Нелегальную литературу, которую приходилось возить из Екатеринбурга, сбрасывали здесь. Лес тут глухой.

Борис прикрыл ладонью глаза явственно представил родные места. Кусты ольхи прячут от посторонних глаз светлую Егозу. По весне в ней хорошо ловить мордами чебака и ельца. В синеву окутались горы. Возле родного дома неумолчно шумит бучило — лишнюю воду из пруда сбрасывает в речку. Летней ночью, бывало, прислушаешься, шумит бучило, значит, жизнь идет, значит, скачет она по дням, как речка по камням. Мать не спит. Она, наверно, не знает, что сын сейчас едет в арестантском вагоне мимо родного дома, но все равно ей что-то вещает сердце.

У любой матери сердце — вещун. Трудно было Екатерине Кузьмовне поднимать ребят, но не это главное. Главное то, что семья была дружной.

В детстве Борис бродил по лесу, забирался на горы, рыбачил на Сугомаке и в заводском пруду. Золотая невозвратная пора! Синий, до боли родной Урал. Прощай или до свидания? Борис будет о нем тосковать, но никому он не откроет ее, свою тоску! И всегда его неодолимо тянуло к бумаге. Хотелось писать. Рассказать людям о своих мечтах, о том, как красив кыштымский край, какие здесь синие-синие горы и голубое небо, какая мягкая и ласковая вода в озерах. Еще хотелось рассказать о страданиях, которые терпит народ.

Но у него не хватало времени на писание. Он полностью отдал себя борьбе за это лучшее будущее, и другой доли себе не хотел. Самый верный путь к новой жизни — через свержение самодержавия, уничтожение капитализма.

Бежит поезд по рельсам в холодную зимнюю ночь. На востоке уже посветлело, значит светает. Скоро Кыштым. Он промелькнет за стылыми решетчатыми окнами вагона, спящий, притихший под снежным покровом, и Борис его не увидит. Но в мыслях представит все до мелочей, вплоть до маленькой желтой бронзы колокола на привокзальном домике.

Прощай, Кыштым! Мы должны еще встретиться. Нас позовет сюда набатный колокол революции. А она придет, непременно придет!

Пять лет спустя после этого памятного дня Борис запишет в ссылке: