Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

Я с некоторым стыдом вспоминаю годы учебы. Ассистировать менее опытному хирургу во время сложной и опасной операции — настоящая пытка. Некоторые старшие хирурги из тех, у кого мне довелось учиться, вообще не могли этого делать и оставляли меня оперировать самостоятельно по принципу «увидел — повторил», который в прошлом был одним из самых возмутительных аспектов подготовки хирургов в Великобритании. Я с ужасом оглядываюсь на некоторые ошибки, совершенные мной в период практики, а также — с еще большим ужасом — на ошибки, которые допустили уже мои практиканты и за которые я должен был нести ответственность, когда сам стал старшим хирургом. Теперь-то я понимаю, насколько терпеливыми и добрыми (а еще смелыми) были некоторые из практикантов, оперировавших под моим присмотром. Тогда я, весь такой заносчивый и поглощенный работой, даже не задумывался о том, насколько нелегко им приходится. И с Игорем — теперь-то я понимаю — та же история. Не думаю, что он когда-либо обращал внимание, насколько тяжело мне давались приемные дни, которые могли запросто длиться по десять-двенадцать часов, либо на мучения, которые я испытывал, когда он оперировал пациентов с серьезнейшими опухолями. Чем больше я позволял ему делать, тем большему он учился, но одновременно возрастал риск для пациента, а заодно и мое волнение. Если мне казалось, что Игорь может спокойно продолжить без меня, я уходил в послеоперационную палату и растягивался на каталке у окна, подложив под голову картонную коробку. Я одновременно и скучал, и оставался в напряжении, из-за которого регулярно возвращался в операционную, чтобы проверить ход операции и понять, не следует ли мне взять все в свои руки.

— Хотите, чтобы я вымыл руки? — спрашивал я.

— Нет-нет-нет, пока не надо, — обычно следовал ответ, но иногда Игорь все же просил меня о помощи, а иногда я сам настаивал на том, чтобы он уступил мне место.

Во время предыдущей моей зимней поездки на Украину — за несколько лет до событий на Майдане — вид из окна, возле которого я лежал на каталке, был как никогда красивый: изящные снежинки кружили в воздухе, падая с серого неба, а высокие сосны и березы, растущие во дворе больницы, проседали под тяжестью снега. Двор был девственно-белым — лишь на дорожке виднелись следы от ботинок. Нам предстояло оперировать девушку с очень сложной опухолью мозга. Мы с Игорем были уверены, что без моей помощи не обойтись, но в конечном счете он провел операцию самостоятельно, и пациентка очнулась после нее без каких-либо проблем.

Долгие часы я лежал у окна, наблюдая за падающим снегом. Я подумал тогда: вот он — кульминационный момент, результат тех многих лет, что я занимался подготовкой Игоря. Однако два года спустя я случайно услыхал, что через несколько месяцев после операции девушка умерла из-за послеоперационной инфекции мозга. То, что он ничего не сказал мне и не спросил моего совета, когда развилась инфекция, привело меня в бешенство, и я чуть было не заявил ему, что больше никогда не вернусь на Украину, но в конечном итоге передумал. Позже я узнал, что Игорь, наоборот, думал, будто я откажусь приезжать на Украину, если он расскажет мне о произошедшем. Разумеется, это в корне не соответствовало действительности и свидетельствовало о том, насколько плохо он меня знает. Этот случай напомнил мне о том, как долго советское правительство не решалось признать Чернобыльскую аварию.

Я дал Игорю понять, как сильно разозлился, и прошло немало времени, прежде чем он с большой неохотой извинился передо мной. Слова извинения чуть ли не душили его — так сложно они ему давались. Я рассказал Игорю, как однажды сам совершил похожую ошибку с послеоперационной инфекцией, которая обернулась катастрофическими последствиями для пациента, и точно так же не попросил о помощи.

Я до сих пор храню фотографию молодой украинки, сделанную при нашей первой встрече в тесной приемной. На снимке девушка смотрит на меня умоляющими глазами. Когда я узнал о ее смерти, во мне тоже что-то умерло, хотя желание приезжать на Украину так и не пропало: все же эти поездки стали неотъемлемой частью моей жизни.

Лишь несколько лет спустя я осознал, сколь упорно отказывался смотреть правде в глаза. И я горько пожалел о том, что не оставил его тогда. Мне изначально не стоило помогать ему с операциями на головном мозге.

13 Извинения