Призвание

Родители, придя в школу, прежде всего начинали разыскивать Анну Васильевну. Постороннему человеку странным показалось бы, что к этой девушке, почти девочке, то и дело подходили отцы, бабушки, и матери, о чем-то доверительно советовались, что-то рассказывали.

Борис Петрович старался держаться в стороне. Ему хотелось, чтобы Анна Васильевна чувствовала себя полной хозяйкой вечера, поэтому он ушел в учительскую со своим старым знакомым мастером Федюшкиным.

— С дисциплиной-то, Борис Петрович, еще не все ладно у нас в школе, — говорил мастер, сидя в кресле против Волина и раскуривая трубку. — Вчера иду по улице, гляжу — мальчата, один с царапиной через всю щеку… — «Плотников», — догадался Борис Петрович. — На деньги играют. Ну, пристыдил. В чем тут дело, Борис Петрович? В чем корень? — Мастер приподнял густые мохнатые брови, вопрошающе посмотрел на Волина.

— Я думаю, Терентий Петрович, — вместе с креслом пододвинулся Волин к собеседнику, — мы еще недостаточно занимаем в школе детей интересными делами. Я до войны в «Артеке» был, в гостях. Две тысячи пятьсот пионеров отдыхало там тогда, и ни одного «чрезвычайного происшествия» — мечта учителя! А почему? Да потому, что сидит мальчонка в фотолаборатории, или управляет моторной лодкой, или лобзиком что-то выпиливает. Здесь же и воспитатель-инструктор… Какой же смысл на деньги играть или хулиганить, когда есть дела интереснее? Значит, все зависит от организованности детей, от коллектива воспитателей. Мы, Терентий Петрович, к воспитателям и вас, родителей, конечно, причисляем.

— А куда же нас денешь? — с достоинством соглашается мастер. — Мы недавно на партийном собрании потребовали от одного папаши, — вы его знаете — диспетчера Афанасьева, — чтобы он вместо амурных дел сыном занялся… Повлияло, кажется…

«Повлияло?» — едва не вырвалось у Бориса Петровича, но он сдержался. «Рассказать о нашем разговоре с Леонидом Михайловичем? Нет, не надо!» — решил он.

— Я так понимаю, Борис Петрович, вот, скажем, пионеры: в барабан бить, в горн трубить — дело хорошее, но главное для них: опять же — высокая успеваемость, а мой Димка несколько троек имеет…

— Парень-то он хороший, — сказал Волин, и перед ним на мгновенье возник белобрысый Дима, — только горяч, своеволен… А с учебой — комсомольцы примутся за него, да он сам поднажмет, гляди, и все выправится.

— Ласки ему нехватает, — сокрушенно сказал Федюшкин. — Родители то в экспедициях, то на зимовках, а я тоже человек занятой, суровый, вот он и ершится… Гляжу я, Борис Петрович, есть у нас еще такие семейства, что не поймешь: не то это ресторан, не то читальный зал… Или база туристская…

— Вот именно!.. Терентий Петрович, — Волин кончиками пальцев слегка прикоснулся к колену собеседника, — а не взялись бы вы, ну, разок в десять дней — на большее я не замахиваюсь — кружок у нас слесарный вести?

Мастер помедлил с ответом, что-то прикидывая в уме. Хитрил: не хотел сказать, что об этом же его недавно просили и Богатырьков с Яковом Яковлевичем.

— Инструменты у нас есть, — продолжал директор, — Прошу вас, как нашего активиста… Знаю — заняты вы очень, но — надо!

— Можно, — сказал, наконец, мастер, — я с собой помощников приведу, из трудовых резервов… Одного кружка, я думаю, мало. Надо обмозговать и при школе техническую станцию открыть.

* * *

Анна Васильевна старалась с каждым из родителей поговорить отдельно.

— А как мой-то шалопай? Сладу с ним нету, — сетовала молодая светлоглазая женщина, но по тону ее Рудина чувствовала, что матери очень хочется услышать опровержение. И так как опровержение можно было сделать, Анна Васильевна успокаивающе сказала:

— Напрасно вы так! Ваня стал лучше…

Мать просияла.

— Неужели?

— Да. Мы его сейчас в комсомол готовим. Знаете, как он старается? Вы не внушайте Ване, что он плохой. Почаще обращайтесь к тому хорошему, что есть в нем.

В первое время, когда Рудину назначили старшей пионервожатой, ей казалось, что это станет помехой в ее труде педагогическом. Но очень скоро Анна Васильевна сделала для себя чрезвычайно важное открытие: близкое общение с пионерами, знание их интересов, мальчишеских взаимоотношений только обогащало ее, как учительницу, помогало порой развязывать самые запутанные узелки.

К Рудиной неторопливой походкой, несколько в развалочку, подошел низенький, представительный мужчина с двойным подбородком и старательно расчесанными волосами.

«Отец Левы Брагина. Очень приятно, обычно приходит мать», — подумала учительница.

— Доброго здоровья, Анна Васильевна, — густым басом, деликатно произнес он.

— Здравствуйте…

— Вы имейте в виду, Анна Васильевна, он приглушил голос до шопота, — у меня с Левой был оч-ч-чень неприятный разговор после известного инцидента. Я ему прямо вопрос поставил: «А если бы меня так оскорбили?» Лева извинялся перед Игорем.

Сообщив это, Брагин посмотрел на учительницу так, словно это он сам извинялся и теперь ждал поощрения. Не дождавшись его, он, точь-в-точь, как Лева, поднялся на цыпочках и потянулся к уху Анны Васильевны:.

— Так вы представляете, что ответил моему сыну Игорь?