Призвание

— Я поручила, Серафима Михайловна, Виктору Долгополову провести у вас в классе беседу: «Что значит быть пионером?» — ведь скоро у вас все они станут пионерами.

— Скоро, скоро! А вы, Анечка, когда проводите сбор в шестом «А»? Хочу прийти с Плотниковым — пусть посмотрит, послушает, уж больно тема для него подходящая: «Терпение и труд — все перетрут». В самую точку!

— Послезавтра. Приходите!

Они вышли на неширокую улицу. Коридор из деревьев упирался в темносинюю пропасть неба.

— Жаль мне будет расставаться со своими пострелятами, — призналась Серафима Михайловна. — Никак привыкнуть к таким разлукам не могу, как доведу до пятого класса, так жаль отдавать их. Да, кажется, в первом классе, что я получу в следующем году, будут и девочки, и мальчики…

— А я своим девятиклассникам предложила: прочитайте «Грозу» Островского и подумайте — кто виноват в гибели Катерины? — посмотрела на Серафиму Михайловну увлеченно загоревшимися глазами Анна Васильевна, — какие споры поднялись, какие споры! Вы знаете, как они любят изрекать философские истины, и все таким «высоким штилем». «Дикой — носитель грубой самодурствующей силы!»… А в общем-то мнения разделились: Рамков говорит: «Борис виноват!», Балашов: «Я считаю — Кабанова и ее милый сыночек», «Нет, — кричит Сема, — религиозные суеверия Катерины». И только наш классный мудрец Витя Долгополов застенчиво изрек: «Я думаю, Катерину погубил уклад тогдашней жизни».

* * *

…Слушателей собралось в Доме учителя много, лекция о международном положении была интересной, но лектор — высокий мужчина с быстрыми движениями рук — несколько позировал, «играл», и это не понравилось Сергею Ивановичу.

Каждый раз, когда лектор театрально замирал, готовя эффектную фразу, многозначительно приподнимал указательный палец правой руки, Кремлеву становилось неловко, он морщился, словно от боли. «Хороший лектор, — досадуя, думал он, — и не понимает, что сила в естественности. Попробовал бы говорить так перед учениками!»

Не понравилась Сергею Ивановичу и склонность докладчика к многозначительным недомолвкам.

После лекции Сергей Иванович попросил своих товарищей подождать его несколько минут у выхода, а сам прошел в кабинет заведующего Дома учителя, где лектор в это время надевал пальто. Больше никого в кабинете не было.

Сколько раз внушал себе Кремлев, что не станет вмешиваться «не в свои дела», но всякий раз нарушал обет, потому что каждое дело считал своим, не мог равнодушно проходить там, где чувствовал, что в состоянии помочь.

Вот и сейчас он подошел к лектору.

— Не посчитайте это за проявление нескромности, — просто сказал он, — но мне хотелось бы дать отзыв рядового слушателя…

— Пожалуйста, — с любезной улыбкой повернулся к нему лектор, готовясь услышать привычные для него похвалы.

Сергей Иванович высказал то, что он думал о лекции.

— Может быть, из ложной деликатности вам об этом до сих пор никто не говорил, и это вводило вас в заблуждение.

Лектор стал серьезным. Ему неприятно было услышать такую критику, но чутье опытного человека подсказывало ему, что она — не от желания поучать, а от честного стремления помочь.

— Спасибо, — искренне сказал он, — я подумаю над вашими замечаниями.

Сергей Иванович нашел своих товарищей на улице.

— Теперь вы меня извините, что я заставил вас ждать, дела, и здесь дела, — шутливо сказал он, обращаясь ко всем, но глядя на Анну Васильевну..

— Догадались мы уже, какие у вас дела, — засмеялась Серафима Михайловна. — Небось, отчитали? И поделом! Хорош, но нуждается в методических советах…

В разговор вмешался муж Серафимы Михайловны.

— Бывает так; и неплохо играет артист, но чувствуешь — он внутренне любуется собой, и невольно появляется неприязнь к нему… Не можешь забыть ни на минуту, что он играет. Или журналист… написал статью… и остроумно, и стилем хорошим, но сквозь строки пробивается самолюбование: «вы поняли, какой я умный… а этот, этот оборотец каков!» И читать не хочется!

— Верно! Так и в нашей профессии, — подхватил Кремлев. — Иной учитель как будто все делает правильно, а тошнит от его действий, потому что он видит не школу, а себя в школе, и все озирается: заметили? Оценили как следует его благородство, дальновидность, самоотверженность?

ГЛАВА XV

Электрические часы у почты показывали без четверти шесть, когда Кремлев, выйдя из трамвая, встретился с Вадимом Николаевичем. Корсунов обрадовался.

— Хорошо, что я тебя увидел. Пойдем ко мне, покажу радиоприемник новой марки…

Кремлев, сожалея, развел руками.

— Не могу… У меня в шесть часов исторический кружок.

— Подождут полчаса… Ничего не произойдет.

— Нет, нельзя, я приду к тебе завтра.

Он пожал руку Вадиму Николаевичу и пошел широким шагом к школе. Как будто ничего особенного и не сказал Вадим Николаевич, а в этом его «подождут» был весь он.

«Если к детям относиться с большим человеческим уважением, — думал Кремлев, — они ответят тем же».