Призрачный театр

– Нет, в моей личной гардеробной! – ехидно пошутил он. – Разумеется, здесь, маленькая негодница! Никто на тебя смотреть не будет. Неужели ты воображаешь, что кому-то здесь реально захочется увидеть тебя голой?

Они принялись молча разоблачаться. Трасселл и Бесподобный носили исподнее – льняные мешочки, завязанные веревкой, Алюэтта тоже, но с полосой ткани для груди. Она смущенно разгладила ее, чтобы закрыть как можно больше. Видеть Бесподобного обнаженным Шэй считала своим личным драгоценным правом, поэтому мысль о том, что другие увидят его обнаженное тело, расстроила Шэй больше, чем перспектива ее собственного смущения. Ее костюм выглядел на редкость необычно. Он лежал на столе под тонкой бумагой, полуночно-синий с грубыми узорами. Она осторожно развязала сверток. Блестящая и скользкая яркая ткань радужной гаммы; сердце Шэй екнуло. Юбку сделали из перьев сороки. Но не черно-белых, а хвостовых, чисто черных, подобных цвету неба в полночь. Она подавила приступ тошноты. Должно быть, на юбку пошло множество перьев. Множество перьев означало множество мертвых птиц. Встав как можно ближе к стене, она быстро разделась, пытаясь спрятать свою перетянутую тканью грудь. Тем не менее она чувствовала давление устремленных на нее взглядов.

Платье подошло ей идеально. И снова сердце ее екнуло, когда красота наряда начала уступать место осознанию того, что кто-то изучил ее достаточно близко, узнав все ее размеры. Она надеялась, что к пошиву привлекли Бланка. Одевшись в это платье, она сразу отвернулась от стены. Бесподобный, Алюэтта и Трасселл стояли в ряд, подняв вверх руки, а Долтри покрывал их золотой краской.

– Осторожней, черт побери, – бросил Эванс, пристально следя за процессом, – эта краска стоит дороже твоей никчемной жизни.

Он заметил, что Шэй тоже наблюдает за ними.

– Ну же, выходи, дай наконец поглядеть, что получилось.

Она приблизилась к ним. В глазах Алюэтты сверкнул непонятный огонек. Бесподобный и Трасселл отвернулись.

– Полагаю, так и должно быть. Для меня твой вид ничего не значит, но, надеюсь, не все мои гости настолько… разборчивы.

Даже Шэй услышала, как Бесподобный фыркнул. Не оглядываясь, Эванс напомнил художнику:

– Яблоко, – ухмылка Бесподобного тут же исчезла, – открывай рот пошире.

Шэй осторожно глянула на бадью с краской. Ее поверхность покрылась густой коричневатой пленкой.

– Краска не для тебя, Птичка-Щебетунья, – бросил Эванс, проследив за ее взглядом, на сегодня у нас на тебя другие планы. Садись.

Он посадил ее на стул и вытащил из мешка бритву. Суматоха на кухне продолжалась, но всеобщее внимание было приковано к Шэй. Она знала, что можно видеть человека, не глядя на него. Устроившись напротив нее, Эванс подточил бритву на кожаном ремне.

– Значит, ты из птичников, верно? – тихо, чтобы никто больше не слышал, спросил он.

Шэй поискала взглядом Бесподобного, но его глаза ничего ей не подсказали.

– Да, я из народа авискультан. Это же… это же не преступление.

– Я и не говорил о преступлении, – он вздохнул, – хотя далеко не все пакости считаются преступлениями, – подняв глаза, он увидел страх в ее глазах, – да ради бога. Никого не волнует, что ваши боги откладывают яйца. Мы же в Лондоне, а не сельской глуши; тут в избытке и более странных культов, чем ваш. Я просто хочу проверить, есть ли у тебя татуировка.

Внезапно шарканье его бритвы по ремню стало самым громким звуком в кухне. Она согласно кивнула.

– Ну, дайте же, ради всего святого, горячей воды с мылом! – последнее восклицание адресовалось широкой согбенной спине кухарки, которая тут же выпрямилась и притащила ему с плиты тазик с водой.

Эванс растворил мыло в воде, его улыбка исчезла за облаком пара.

– Что ж, давайте посмотрим, кто у нас скрывается под этим ежиком.

Толстые пальцы, массивные кольца. Ухватив ее за подбородок, он легким нажимом наклонил ее голову. Что он там увидел? Шэй ведь постаралась изменить свой облик так, чтобы люди видели в ней того, кого ей хотелось. Мальчика. Посыльного. Чтобы ни о чем не волноваться. Но Эванс все равно не видел ее реальной сущности, решила она. Он видел лишь возможность ее выгодного для себя использования. Она встретила его взгляд и впервые сама внимательно посмотрела на него. От уголков глаз разбегались лучики морщин. Глубокие борозды поднимались от носа к линии волос, разделяя поперечные, избороздившие лоб складки. Мятые мешки под глазами также покрылись тонкой морщинистой сеткой. Когда он уцепился пальцами за ее подбородок, она почувствовала, как бритва начала скрести по ее черепу. Закончив, он мягко вытер мыло салфеткой, отчего она испытала столь странное интимное ощущение, что резко сдвинула ноги. Он действовал вполне умело. Так же как могла бы сделать ее мать, он не тронул волос на боках, и из этих утолщенных, благодаря мыльной пене, прядей, могли получиться своеобразные крылья. Завершив бритье, он отступил и, разглядывая татуировку, поворачивал ее голову так и этак. Несмотря на жару кухни, ее оголенная макушка оставалась холодной.