Призрачный театр

Неожиданно она осознала, что оказалась на верхней площадке лестницы, чьи-то руки касались ее спины, а в ушах звенели восторженные голоса. Сначала она испуганно сжалась от этих прикосновений, подумав, что ее схватили подвыпившие подмастерья, намереваясь задать трепку. Но нет, ее одобрительно похлопывали по спине. Люди ликовали, радуясь ее успеху. Уже изрядно выпив, они восхваляли ее золотой голос, а она чувствовала себя неловко от излишней людской близости, тесноты и от громогласности восхвалений. Дождавшись истощения потока красноречия, она улизнула на улицу, где между нависающими карнизами желтела раздутая полная луна, а по темным углам стремительно разбегались крысы. Дождь превратил дорогу в грязное месиво, но, по крайней мере, в воздухе запахло свежестью. Она глубоко вдохнула, купаясь в лунном свете. Только пятна грязи на коленях и боль в локте говорили ей о том, что произошло в реальности.

И снова – прямоугольник света. В переулке появился удивленный Трасселл и, заметив ее, широко улыбнулся. Он вытащил кисет из сумки и достал трубку.

– Хочешь покурить? – спросил он.

– Если поделишься, – прошептала она.

Он поджег и раскурил трубку, а потом обхватил ее плечи, словно хотел встряхнуть.

– С тобой все в порядке? Ты сыграла потрясающе.

Она встряхнулась, пытаясь оценить собственное состояние. Ее лицо все еще горело, и рука побаливала.

– А что там происходило? Я ничего не помню.

– Почему ты не говорила, что умеешь так здорово петь? Как тебе удалось? Ведь на репетиции ты пела совсем по-другому.

– Сама не знаю, – ответила она, вдруг осознав, что у нее саднит горло.

– Ты вообще ничего не помнишь? – Он по-прежнему держал ее за плечи. – Ты отлично сыграла, – в его голосе звучало явное удивление.

– Правда?

На самом деле Трасселл всегда нахваливал ее, делая разные комплименты, но она все еще боялась услышать, что подвела остальных.

– Правда-правда. Поначалу я подумал, что ты потеряешь внимание зрителей, ну, после твоего начала… сама понимаешь… – Он сделал смутный жест, – но в общем, твое пение их начисто заворожило.

Гордость. Славословия. Пьянящее чувство.

– Но чем? Что же я делала?

– Ох, даже описать трудно. Жаль, я не способен воспроизвести. Все началось как песня, но затем, казалось, твой голос рассыпался на множество отголосков. Сначала слышалось пение птиц, а затем какое-то пророческое песнопение. Неужели ты ничего не помнишь? Ты щебетала и ворковала словно дикие голуби. А потом ты запела о том, что все мы птицы. Ты говорила нам, что отныне наши ноги никогда не коснутся мрачной земли. Люди плакали. Даже суровые старики смахивали слезы, – он говорил тем благоговейным шепотом, что мальчики Блэкфрайерса обычно сдержанные в проявлении чувств, использовали лишь в невероятных случаях – они плакали, как девчонки.

Трасселл завладел ее руками. Он весь дрожал, хотя вечер выдался теплым.

– Шэй, можно мне… – начал он, но умолк, заметив, что в проеме боковой двери возникла знакомая фигура. Там, привалившись к косяку, стоял Бланк в расстегнутой куртке. Поднеся к губам трубу, он выдул далеко не гармоничную каденцию; он был безнадежно пьян.

– Тебе следовало предупредить меня! – воскликнул он укоризненно-восторженным тоном. Мне не сразу удалось уловить твою мелодию. Я наигрывал, конечно, что-то, но не уверен, что сумел дать живенькое сопровождение, – он чмокнул ее в щеку: щетина как черствый хлеб и противный запашок крепкого вина, – давайте-ка, друзья, возвращайтесь в таверну. Надо же отметить премьеру.

Только через час их нашел Бесподобный. Он привалился к молодой баронессе, обнимая ее за плечи, хотя, похоже, нуждался в таком объятии исключительно для опоры, не имея распутных желаний.

– Ах, вот она, черт побери, – он склонился в шутливом поклоне, ловко подхватив упавшую с головы шляпу прежде, чем она шлепнулась в грязь. Возможно, он был не настолько пьян, как хотел показать. – Ты моя дорогая Птичка. Именно. Темнейшая из темных лошадок. Ты полуночный черный жеребец в угольном подвале. Дьявольская погребальная кобылица в черных лохмотьях звездной ночи! – Он шмыгнул носом. – Сама царица ночи! – Бросив свою спутницу, он потащил за собой Шэй, Алюэтту, Бланка и Трасселла. Всех их окружали поклонники, но Бесподобный торжественно произнес:

– Вы же, драгоценные мои, согласны немного потерпеть? Пока труппа удалится на совещание.

Пять голов сдвинулись вместе на холодной улочке, они стояли плечом к плечу, и облачка их дыханий смешивались в кругу.

– Это. Было. Нечто. Потрясное. – Он крепко взял Шэй за плечо, пряди его волос щекотали ее макушку. – Это было… Это было… – И вдруг, почти изящно, он опустился на землю прямо в переулке.