Призрачный театр

Бесподобный, Алюэтта, Бланк и Трасселл. Игра, освещение, музыка и декорации – огонь, воздух, вода и земля. Эта четверка образовывала узел хитросплетения новой театральной затеи, все нити вели к ним. А в глубине, под покровом этой паутины, скрывалась тайна Призрачного театра. Каким же ему суждено стать? Бесподобному хотелось играть саму жизнь, реальные истории, истории без богов, демонов и колдунов, где самые обычные люди – «такие, как мы с вами» – жили бы, смеялись и умирали. Первое правило: никаких выдуманных сценариев, только истории, вытащенные из темных уголков самой их жизни. В итоге их репетиции на крыше напоминали исповеди.

– Расскажи о своих ощущениях…

– Что с тобой происходило?..

Все они рассказывали истории, до сих пор сокрытые во мраке ночи. Когда Шэй участвовала в этих репетициях, то испытывала воодушевление, и ее рассказы внимательно слушали. Но изредка, когда она оставалась в одиночестве, ее охватывал страх того, что она потеряет свою самобытность, – ее тревожило то, что вскоре она может исчерпать скудные запасы своей незаурядной новизны. Она установила правило и для себя: не проводить более двух ночей подряд в келье Бесподобного: ей не хотелось обыденного постоянства. Несмотря на преследования Гилмора, она оставалась более свободной, чем любой мальчик из труппы Блэкфрайерса, и они завидовали ей и ценили ее за это. Поэтому по утрам она продолжала носиться по городу, доставляя письма, а возвращаясь, привносила в жизнь душного дортуара свежий воздух крыш и свежие сплетни. В самые холодные ночи она спала у Бланка под кучей меховых и кашемировых костюмов, одурманенная как медленным покачиванием корабля, так и тлеющими по углам для обогрева пучками специй. Да и жизнь самого Бланка отличалась странным непостоянством. Он мог уходить и возвращаться в любое время дня и ночи, мог молчать целыми днями, но порой становился говорливым во сне. В общем, между ними установились молчаливые и благожелательные дружеские отношения, ставшие благословенным облегчением после суматошного общения в дортуаре. Хотя в основном если она не оставалась в Блэкфрайерсе, то спала на крыше Элтем-хауса. Она ложилась около печных труб, которые в особняках такого размаха практически не успевали остыть после жарки ужина до первой утренней выпечки.

В первый раз, когда Шэй спала там, Девана терпеливо кружила над ней, то спускаясь ниже, то поднимаясь – с осторожностью, необычной для птицы, вновь привыкшей делать именно то, что ей нравится. Ее запертая клетка оставалась холодной, а труба находилась в десяти ярдах от нее, но все же она настороженно косилась на свой бывший дом, как на опасного хищника. Куртуазный танец их общения продолжался целый час, и только когда Шэй, смутив птицу, свернулась вокруг кирпичной трубы, Девана приземлилась рядом со звуком тише снегопада.

Сколько ночей они провели там? Достаточно для того, чтобы когти Деваны проделали борозды в перилах, где она всегда сидела, высокомерно поглядывая на Шэй. Достаточно ночей, чтобы Шэй успела отполировать и починить все опутенки, поэтому Девана летала в небесах с сиреневыми кожаными ремешками на лапках, словно рыцарь с платочком своей дамы. Достаточно ночей, чтобы Шэй, пересказала птице все реплики своей роли из представления Призрачного театра, и благодаря надменному непониманию слушательницы ей самой удалось как-то уменьшить боязнь сцены.

Как же Шэй любила звуки, издаваемые Деваной при чистке перышек. Ее писклявые жалобы и приглушенное воркование, уверенный шорох ее складывающегося хвоста, еле слышное почесывание клюва под оперением. Они действовали как снотворное, но к моменту ее пробуждения Девана уже всегда исчезала – так же как исчезал Бланк, как исчезала и ее мать, – а будил ее доносившийся снизу запах выпекавшегося в кухне утреннего хлеба, будил, побуждая к новым прогулкам по крышам.

Именно на одной из тех прогулок после ночи с Деваной, чувствуя себя скованной, замерзшей и отвергнутой, Шэй нашла то, что искала. Уютное гнездышко для нее и Бесподобного, вдали от тесного укрытия дортуара, где на него наконец могла смотреть только одна пара глаз. Она давно присматривалась к одному из тех больших особняков, чьи владельцы смывались в загородные дома на те месяцы, когда Лондон тушился в супе дымной и потогонной жары, достаточно большому, чтобы иметь желанную просторную спальню, но не настолько роскошному, чтобы оставить для ухода за ним основную прислугу. И вот один дом привлек ее внимание. Айви-Бридж-хаус находился прямо на ее пути от Вестминстера к Ньюгейт-стрит, здесь она частенько путешествовала по крышам. Три дня подряд она проходила мимо него и не видела никаких признаков внутренней жизни.