А потом были кадрили, и смешливые глаза парней. Она часто вставала в кадрилях с Михаем. И никогда – с Бертраном, потому что кто же пляшет с недоразумением…
И ещё был случай, когда Мийка схлестнулась с Бертраном.
Парни тогда вернулись с охоты княжьим выездом. Добыли оленя, птицы настреляли, и даже привезли волчью шкуру. Охотники выглядели гордыми и довольными, а Бертран вдруг впервые за всё время взглянул на Мийку вопросительно:
– Мийка, посмотри. Поможешь выходить?
И достал из-за пазухи волчонка. Маленького, едва глазки открылись, сосунка.
– Ты что, волчицу убил?!! – мигом взвилась Мийка, вспомнив волчью шкуру . – Да как ты мог живодёрничать, нельзя маток стрелять! Боги тебя накажи!
– Я не убивал, – скривил губы Бертран, превращаясь в привычного Мийке гордеца. – Сама издохла.
– Он не убивал – вступился за друга Михай. – Волчица в ловушку чью-то попала, мы уже мёртвую нашли. И логово нашли. Из трёх волчат один выжил. Поможешь выходить?
Мийка охнула, виновато взглянула на Бертрана. Но тот всё так же кривил губы: «Девчонка!».
А из того волчонка вырос красивый зверь, и через год они отпустили его в дальний лес.
***
За воспоминаниями прошёл примерно час. Она бы и дальше вспоминала, но отвлекла какая-то возня по соседству.
– Ты что делаешь, горюшко? – ахнула Мийка, обратив, наконец, внимание на своего очарованного спутника.
– Сонет! – громко объявил Бертран, примостившись, наконец, на одно колено между ближайшими лопухами. – Тебе одной служить готов я, тебя прекрасней в мире нет! Хочу найти такое слово я в свой задуманный сонет, чтобы оно всю страсть и нежность, и как тебя боготворю, сумело выразить! Безбрежность и силу чувства: я люблю. Люблю тебя, твой стан и очи, твой смех и блеск твоих ланит…
– Бертран, ты очумел? – тряхнула головой Мийка. – Какие, к Хоху, ланиты? И что это ещё такое, где они у меня?
– Вот тут – заворожённо потянулся к её лицу Бертран, и Мийка хлопнула его по руке, чтобы не трогал.
– Все эти дни и эти ночи меня к тебе одной манит! – с энтузиазмом продолжил влюблённый. – К твоим глазам, к твоей улыбке, твой голос – словно ручеёк. Прошу, прости мою ошибку, что раньше выразить не мог всю силу трепетного чувства, всю силу искренней любви. Изображал я равнодушье, когда молился «Позови! Ты позови меня хоть взглядом, хоть жестом! Я к тебе – приду! К твоим ногам…
– А также заду, я непременно припаду, – мрачно досочинила Мийка.
«Интересно, что же из состава дало такой эффект? – думала она, перестав слушать перечисление частей своего организма и то, как они влияют на настроение автора. – Будыльник или лисья дудка? Лепестки лютеня вряд ли тут действуют, они всего лишь снижают уровень критического восприятия. Хотя с критическим у Бертаран сейчас тоже не очень»…
– Позволь к ногам твоим припасть! – закончил сонет Бертран и попытался схватить Мийку за руку.
– Это – рука! Ты уже определись, куда припадать будешь! – отползла от него Мийка и поняла, что трёх дней она не выдержит. Эх, была бы тут бабушка Берта! Она бы помогла обязательно! Но бабушка сейчас наверняка в тереме, а Бертрана в терем вести нельзя…
Мийка вспомнила их лесной домик, с пучками трав под крышей, весёлой расписной печкой и деревянным выскобленным полом. Любимое место, с Силой-Берегинюшкой… Точно, Сила Изначальная чары снять может… Значит, им – туда.
***
Травы для своего приворотного зелья Мийка выбирала тщательно. Чтобы голову вскружили, обожание вызвали, предмет обожания приукрасили, критичность восприятия снизили. Божья роса, мелкие белые цветочки, должна была поддерживать лёгкую эйфорию. В общем, ничего вредящего или подчиняющего. Подчиняющие зелья в их школе изучали в следующем году, их испытывали только на добровольцах, с контролем со стороны преподавателей и обязательным нейтрализующим составом под рукой. И составь Мийка такое зелье, ей бы не то что работу не зачли – могли из школы выгнать с запретом на практику. Но и без этого Майка бы не стала – не в её характере подчинять. А вот посмотреть, как поменяется человек из-за романтического настроя, она хотела.
Вот и шла теперь по лесу, маялась из-за избытка романтики. Бертран преданно шагал рядом, пытаясь завладеть её рукой.
– Ты зачем из чужой кружки пил, дурень, – вздохнула Мийка, в очередной раз отбирая руку и полагая вопрос риторическим. Что Бертран сможет ей объяснить, пока ходит таким влюблённым дурнем?
– Жарко было, – тем не менее, ответил Бертран, влюблённо глядя на Мийку. – Какая ты всё же красивая!
– А проснись-траву мою зачем отобрал?
– Лорда задобрить! – всё так же умильно глядел Бертран – Век бы тобою любовался!
Лордом был жеребец Бертрана. Он внезапно закапризничал, и с этого момента всё пошло не так.
***