Привилегия десанта

Ветер уже прилично зашкаливает за предельно допустимый. Наблюдаем раскрытие парашютистов и отчётливо понимаем, что крайнему кораблю площадки не хватит. Как назло, ударил порыв ветра и парашютистов понесло на стоянку вертолётов. Один приземляется на невысокие берёзки, другой на колючую проволоку, а крайний на скорости курьерского поезда врезается в хвостовую балку вертолёта. Мы на секунду зажмурились и без команды бросились к машине. Санитарка и дежурный «Урал» уже сорвались с места. От КДП (командно-диспетчерского пункта) к месту происшествия уже бегут лётчики. «Что я скажу командующему? Только бы живой, только бы живой…»

Подъезжаем к стоянке вертолётов, выходим из машины и… принимаем позу из знаменитой сцены «Ревизора»: ноги полусогнуты, руки как будто держат здоровенную бочку, рты чемоданом. Подбегают еще офицеры и тоже открывают рты. Вертолёты на месте, но рядом никого. Механики обошли вертолёт, потрогали руками балку — цела! Мы боялись увидеть труп, переломанное окровавленное тело, что угодно, но только не это. Не могло же это всё нам померещиться!

Наконец, замечаем метрах в пятидесяти от стоянки бойца, который торопливо и как-то воровато запихивал купол в парашютную сумку. Первая мысль: может, он видел падение? Подзываю и на всякий случай спрашиваю:

— Это ты на вертолёт приземлился?

— Так точно!

— А убежал чего?

— Я, товарищ полковник, испугался, что… вертолёт сломал.

А я, дурак, боялся, что он сам сломаться мог. Да из наших бойцов не гвозди, а сваи делать можно!

* * *

Через полгода попробовал, какая свая могла бы получиться из меня.

…Свищу головой вниз со спортивным куполом за спиной, «медузой» — маленьким вытяжным парашютиком… обмотанным вокруг правой ноги. Бросал, вроде бы в сторону, но падал с кабрированием, вот она, чёртова «медуза», и соорудила петельку-удавку на ноге! Первая мысль, конечно, что чудило на букву «М», что так мне, придурку, и надо. Запаску дёргать бесполезно, всё равно запутается. Потом хорошая мысль, что я в отпуске, что в случае чего докладывать Туркову, значит все шишки — ему. Потом понимаю, что если «чего» случится, то мне уже будет всё равно. Да и не хочу я этого! Завтра в отпуск, да и без отпуска ещё много чего неплохо бы сделать… А дальше такая злость меня взяла, что кроме мата в голове ничего не осталось. Нет, ещё остался хронометр-секундомер, который молотом стучал в висках. Просто физически ощущал, как тают отпущенные мне в этой жизни секунды, а с ними и спасительная высота. Я уже пару раз пытался дотянуться руками до петли, только куда там, крутит и швыряет, как тряпку на хорошем ветру. Боковым зрением вижу, что горизонт стал набегать, значит осталось метров двести и несколько секунд. Ещё попытка, ещё, наконец, неимоверным усилием левой ногой срываю петлю вместе с кроссовкой с правой ноги. И тут же двумя руками рву два кольца — сначала отцепку, потом запасный. Получаю как будто ломом по спине и отключаюсь.

Очнулся на земле. Лежу носом в землю. Боже, как она пахнет!! Приподнялся на ноги, чтобы увидели, что живой и от дикой боли в пояснице опять упал. На левой ноге тоже кроссовки нет, сорвало в момент раскрытия запасного. Кто бывал на местах аварий с пешеходами, видел, что пострадавший метрах в 30–40 «отдыхает», а тапочки-ботиночки на месте. Вот так и я.

Прилетела санитарка, набежал народ. Прошу отвезти меня домой, но мой зам Турков, пользуясь тем, что с утра исполняет роль комбрига, приказал — в госпиталь. Положили на доски и доставили, как миленького. Там по-быстрому определили компрессионный перелом позвоночника, просто перелом трёх рёбер и кровоизлияние внутренних органов. Месяц провалялся в госпитале. Пока еще кололи наркотики и плохо соображал, приехали спортсмены и всё допытываются, зачем я подвесную систему резал.

— Да не резал я ничего, даже нож не трогал.

— Мы и сами смотрим, стропорез на месте, а подвесная система на двух ниточках держится.

Не придал я большого значения тому разговору. Меня больше волновало, как командующему доложили. По моему настоянию сочинили в лучших традициях молодых солдат — упал с перекладины, прямо на гирю. За спортивные травмы не такой строгий спрос. Да и не подставляю никого. Но наш командующий Подколзин Евгений Николаевич был человек не умный, а мудрый. Он не стал на ровном месте поднимать пургу, а где-то через годик как бы невзначай спросил:

— Ты когда хернёй перестанешь заниматься?

— ???

— Я спрашиваю, когда прекратишь прыгать по сто раз в году?

— Так я, товарищ командующий, уже всё, завязал…

— Ну-ну…

А я после того случая действительно завязал. Так, десяток прыжков в год для программы. И дело не в здоровье. Во-первых, это была моя третья запаска, а во-вторых, история имела продолжение.