Привести в исполнение

– И вот, государи мои, – многозначительно округляя рот, продолжал Иван Алексеевич, – двигаюсь я со своей группой в десяти километрах от линии фронта, смотрю – на проселке автобус! Подъезжаем, выскакиваем: «СМЕРШ, приготовить документы!» Иван Алексеевич расчетливо сделал паузу и эффектно хлопнул ладонью по столу.

– Четыре человека: старенький генерал-комдив, с Красным Знаменем, ординарец, радистка и какой-то офицер. «Почему здесь?» – Ромов тронул папиросную пачку. – «Ваше место в трех километрах от передовой!»

Папиросная пачка перенеслась со своего места на запретный рубеж пепельницы.

– Генерал растерян: «Штаб дивизии ищем, с дороги сбились…» Похоже, что так и есть. Боевой генерал, с орденом, старый… но за пределами разрешенной полосы! Что делать? – вдруг обратился Ромов к внимательно слушающему Валере. Тот пожал плечами:

– Пусть едет к себе в штаб…

– Да-а-а, – неопределенно протянул Ромов. – Оно вроде так, да не совсем! Я-то не один – за спиной три автоматчика. Три свидетеля… А время какое? Завтра у самого спросят: «Почему отпустил?»

– И что вы сделали? – тихо спросил Попов.

Ромов ковырнул вилкой остывшие пельмени.

– Посадил генерала в машину, двух автоматчиков – в автобус и сдал всех в штаб армии!

Для наглядности он сунул папиросную пачку в пепельницу. Пачка не помещалась, и первый номер вогнал ее силой, смяв картонные бока.

– Давай, Валера, выпьем за аксакала! – предложил Сергеев. И хотя все шло по разработанному им сценарию, Попов замешкался и как бы через силу выполнил предложение товарища.

– Иван Алексеевич наш за свою жизнь хлебнул лиха! – посочувствовал Сергеев.

– Всяко было, Сашенька, – вздохнул Ромов. И, помолчав, добавил: – Как ни тянусь, а скоро мне на покой. Но кому работу делать? Ты вот, Сашенька, сердишься, а тебе бы надо меня сменять…

– Так-то оно так, – сомневаясь, протянул Сергеев. – Да привычки нету…

– А у меня была привычка? – обиделся Иван Алексеевич. – Ты что же думаешь, я всю жизнь? В те годы я вообще на картотеке сидел, да и после войны в кадрах работал. А с шестидесятых начал, это верно. Душа никогда не лежала, но куда деваться? Я не буду, ты не будешь, Валерик не будет… А кто? У меня, ей-богу, здоровья уже нет по ночам валтузиться.

– Это я понимаю, – произнес явно колеблющийся Сергеев. Валере показалось, что он даже переигрывает.

– А понимаешь, так и принимай решение, – дожимал Иван Алексеевич. – Давай со следующего раза…

Сергеев мучительно раздумывал, катая в мощных пальцах пустую рюмку.

– Ладно! – резко бросил он наконец. – Считаем, так и решили!

– Вот и славненько, – пластмассово разулыбался Ромов. – Знаете что, ребятушки, давайте-ка мы ко мне пойдем. Посидим спокойненько, чайку попьем, наливочка есть…

Попов глянул на часы, собираясь отказаться, но туфель сорок седьмого размера больно ткнул его в лодыжку.

– А чего, гулять так гулять, правда, Валера? – спросил кандидат в первые номера с натуральным возбуждением в голосе, психологически оправданным трудностью принятого только что решения.

– Конечно! – весело подхватил Попов, чертыхаясь про себя. Валентина уже несколько раз укоряла его за поздние возвращения и частые выпивки.

Ромов жил неподалеку, в конце Вокзального спуска. Большой серый дом довоенной постройки начинался шестью этажами, но по ходу опускавшейся улицы вырастал до восьми, а в последнем подъезде имел одиннадцать этажей и напоминал огромный тяжелый корабль с высоко взметнувшейся рубкой. На самом верху рубки и находилась квартира Ивана Алексеевича.

– Теперь так не строят, – неосторожно сказал Попов, заходя в подъезд, и мгновенно «завел» хозяина.

– А знаешь, сколько времени ушло – от котлована до новоселий? – запальчиво спросил Ромов. – Ну скажи, сколько?

Большой старомодный лифт медленно выносил их наверх.

– Ровно полтора года! – торжественно объявил Ромов. – День в день. И никаких доделок – полы до сих пор без ремонта лежат, стены целы – ни трещин, ни просадок. Вот и сравнивай!

С громким щелчком лифт остановился.

На лестничной площадке Иван Алексеевич замешкался, хлопая себя по карманам, наконец радостно зазвенел связкой мудреных ключей.

– Слышь, Алексеич, опять лифт полдня не работал, – на затворное щелканье замков выглянул сосед, высокий пухлый старик, очевидно, ровесник Наполеона. – Я тут жалобу коллективную написал, зайди, поставь роспись. И по домкомовским делам поговорить надо…

Расслабленно-приветливое лицо Ромова неожиданно напряглось.

– Некогда мне. Надо – дам рубль для лифтера. А бумагу марать не буду, – сухо буркнул он.

Когда соседская дверь захлопнулась, Иван Алексеевич опять размягчился.

– Никогда не разговариваю с чужими, – справившись с последним замком и шаркая ногами по коврику, пояснил он. – А они вечно лезут – то в домино, то в дом норовят войти… Терпеть этого не могу!

И, мгновенно преобразившись, приветливо просиял:

– Проходите, ребятушки, вам всегда рад…

Попов вслед за Сергеевым переступил порог.

Деревянные, давно не крашенные полы, выцветшая позолота наката на стенах, допотопные абажуры, мебель начала пятидесятых…