Приведен в исполнение... [Повести]

Приехали, машину Глебов оставил в рощице около дома, Лена порывалась идти вместе, но убедил ее тем; что «если что» — некому будет отогнать машину домой. «Боишься?» — «Ладно…» — ответил резко, потому что и в самом деле боялся. И по мере того как поднимал заплеванный лифт к нужному этажу, страх нарастал, когда подошел к дверям, ноги сделались ватными, едва нашел в себе силы надавить на пуговку звонка. Звона или игры «курантов» не услышал, за дверью была мертвая тишина, а может быть, заложило уши — кто знает, через минуты три (а может, — секунды?) двери открылись, на пороге стоял худощавый молодой человек и строго смотрел, с лаем выскочил курносый Понин кокер, сама Пони с воем бросилась из комнаты в коридор: «Глебов, защити, спаси, я ничего не сделала». «Войдите», — худощавый отступил, Глебов вошел. То, что он увидел, не просто напоминало фильмы о борьбе с революционерами до революции, нет — многократно превосходило. Все было перевернуто и вывернуто, картины стояли штабелями у стены, фарфор (старинный, хрупкий) навалом на столе и подоконнике, раскрытые чемоданы, груды раскрытых книг. «У вас же нет упаковки, вы же испортите вещи, — стонала Пони. — Геннадий, верь мне, я ни в чем, ни в чем не виновата!» — «Верю». — «Вы зачем пришли?» — это красивый, голубоглазый из угла. «За собакой пришел». — «Теперь придется здесь сидеть». — «Хоть до утра». (Страх прошел, как некогда проходил на экзамене — возьмешь билет, и сразу делается легко и свободно.) — «А что вы так агрессивны?» — «Бог с вами, вот мой паспорт, пожалуйста». — «Откуда такая осведомленность о процедуре?» (Делает вид, что не знает славного прошлого и о фильме тоже ничего не знает.) — «Опыт, гражданин начальник». — «Следует говорить „товарищ“, вы ведь не уголовник». — «Ну, какой я вам товарищ. Собаку можно взять?» — «Погуляйте с ней и возвращайтесь». Скажи на милость, отпустили…

Путти гулял весело, ему было все равно, к Лене Глебов не подошел — зачем волновать допрежде, как еще обернется… Вернулся, собаку забрать не разрешили, хозяйке сказали: «Вас возьмем с собой, но это еще не скоро, у нас здесь много работы. А вы (Глебову) — можете быть свободным». Вот тебе и раз! Не хотят связываться?

Лена прищурилась, усмехнулась: «У тебя мания величия, плевать им на, тебя, она ничего и никого не боятся».

По дороге домой Глебов размышлял о том, почему они никого и ничего не боятся. Убеждены в своей правоте? Поди разберись…

Утром позвонила Пони, велела приехать за собакой. Приехали — Пони была опухшая, ее за ночь разнесло вдвое. Вызвали «скорую», пока ждали — Пони сиротливо бродила по пустым комнатам и все повторяла: «Ну как же я теперь среди этих гвоздей?» На стенах и в самом деле торчало множество черных шляпок — от снятых картин. Пришла «скорая», спустились вниз, Пони долго не отпускала Путти, тискала ого и всхлипывала, потом посмотрела пустыми глазами: «Стыдно и мерзко говорить… Крест золотой с иконы пропал и двадцать пять рублей из кошелька. А я всю войну — на фронте. Ранение тяжелое. Зачем, к чему…»

Приехали домой, Путти пришлось запереть — негодовали собственные собаки, Лена спросила с недоумением: «Ты ей веришь?» — «Верю. Взбалмошная. А душой — чистая. И на подлость — не способна». Господи… Если в 1920 году чекист Леонид Пантелеев мог взять во время обыска золотую десятку, то почему сегодня кто-то из этих не мог взять 25 рублей и золотой крест?

Ведь тот был рожден революцией — и взял.

А эти рождены… Кем и чем? Вспомнил их лица — по-деловому равнодушные, и глаза — устремленные только на то, на что надобно в данный момент. И вдруг понял: да ведь они бесчувственны. Равнодушны — даже к тому делу, которому себя посвятили. Они просто машины. Роботы. У них все холодное — и голова, и руки, и ноги, и сердце, и душа.

Они разбрасывают вокруг осколки льда и, проникая в души, заражают неверием и цинизмом, ложью и равнодушием, они стагнация. Кто любит — светит и сгорает. Кто ненавидит — вымораживает все и — парадокс! — становится сильнее. И разрушается полнота бытия, и всеединство разрушается, и зеркало души покрывается паутиной мелких трещин.

«Сатана там правит бал…»

Это тяжело и страшно, но это не навсегда. Ненависть бесплодна, и они тоже бесплодны и рано или поздно исчезнут. Бездну призовет бездна.

Нужно сделать все для того, чтобы это произошло как можно раньше. Fiat lux. [7]