Привал странников

— Ты знаешь, ты! — поправил Николай Александрович, и послушный Владлен еле слышно пробормотал:

— Ты же знаешь…

Ларионов любовно раскладывал пасьянс из одиннадцати фотопортретов. Сначала с ряд выложил всю наличность, потом с сожалением четыре убрал совсем. Еще четыре перевел во второй ряд. Подумал, подумал — и решился: вторая четверка последовала за первой. Трое избранных смотрели на него. А он — на них.

Вошел Казарян, глянул через ларионовское плечо на фотографии, восхитился:

— Ух вы, мои красавцы! — И сел за свой чистый, без единой бумажки стол.

— А знаешь, Рома, зря мы домушниками не интересуемся. Конечно, девяносто процентов из ста — примитивные барахольщики, и правильно, что ими район занимается, но попадаются, я тебе скажу, любопытнейшие экземпляры. Любопытнейшие. — Ларионов, будто в три листика играя, поменял фотографии местами. — Как твои дела?

— Как сажа бела. Под нашу резьбу с величайшим скрипом лишь Миша Мосин, посредник-комиссионер среди любителей антиквариата, нумизматов, коллекционеров картин, с которых он имеет большую горбушку белого хлеба с хорошим куском вологодского, если не парижского сливочного масла. Напрашивается вопрос: зачем ему уголовщина?

— Напрашивается ответ: чтобы кусок масла стал еще больше.

— Будем на это надеяться. У тебя что?

— Вот эти трое.

— Что ж, надо исповедаться. — Казарян вылез из-за своего стола, направился к ларионовскому. Взял фотографии, без любопытства посмотрел и вернул их на свое место, небрежно бросил на стол. Отошел к окну. — Надо, конечно, надо. Но граждане эти, судя по обложкам, пареньки серьезные. Пойдут ли они на такое дело во время нынешней заварухи, когда — они не дураки, они про это знают — мы рыбачим частым неводом? Вот вопрос.

— Не каркай заранее, Рома. Давай действовать по порядку.

— Я не против, Сережа. — Казарян тянул время, не решаясь сказать важное. Но все же решился. — Ты знаешь, почему Серафим Угланов, по кличке Ходок, пошел брать писательскую квартиру непохмеленым? Конечно знаешь: у него не было ни копья. А почему у него не было ни копья, ты не знаешь, наверняка. А я знаю. У меня с Серафимом душевный разговор был, и он мне сказал, что накануне скока он вполусмерть укатался в карты. Все спустил, до копейки.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — настороженно спросил Ларионов. Он уже догадался, о чем хочет поведать ему Казарян, но не хотел, чтобы это было правдой.

— Для сведения, Сережа. Раздевал Серафима известный катала Вадик Клок. И не его одного. Среди пострадавших — кукольник-фармазон Коммерция и залетный ростовский домушник, не пожелавший никому представиться. Обращались к нему просто: Ростовский.

— У кого играли? — быстро спросил Ларионов.

— У Гарика Шведова, известного тебе ипподромного жучка, приятеля Клока.

— Что ж они, не знали, что на каталу нарвались?

— Поймать его, дурачки хотели. Боюсь, Сережа, что Санины опасения оправдаются, и нам достанется второй вариант. — Ничего не знал Казарян (официально) об отношениях Ларионова с Клоком, он и не предполагал ничего, сообщил только сведения о некоторых представителях преступного мира.

— Когда пойдем Смирнову сдаваться: сегодня вечером или завтра утром? Правда, сегодняшний вечер еще наш.

— Завтра, — не глядя на Казаряна, решил Ларионов. — Мне кое-что проверить надо.

Была пятница, поэтому его пришлось искать, искать весь вечер. Нашел-таки. Нашел в бильярдной Дома кино, временно расположенного в гостинице "Советская", в связи с ремонтом здания на Васильковской.

В светлом уютном помещении Вадик Клок гонял пирамидку с молодым лысоватым кавказцем. Кавказец, играя на выигрыш, вел партию по-маркерски осторожно, а Вадик, шикуя, рисковал. Ларионов дал ему проиграть пятьсот, а потом глазами указал на дверь. Клок, передавая кий саженному красавцу, попросил его слезно:

— На одного тебя надежда, Эрик. Попотроши Карлена как следует. За меня.

Красавец ослепительно улыбнулся и склонил маленькую голову с идеальным пробором в знак согласия. Клок тихо расплатился с кавказцем и побрел к выходу. Подождав немного, направился за ним и Ларионов.

Они шли бульваром к метро "Динамо".

— Что ж так неосторожно, Алексеич? — укорил Клок. Ларионов остановился, осмотрелся. Никого поблизости не было. Тогда он быстро, коротким крюком левой, жестоко ударил Вадика в печень. Вадика скрутило, и он стал оседать. Ларионов удержал его левой, а с правой дал под дых. И отпустил. Вадик сел на дорожку. Ларионов смотрел, как его корежит. Наконец Вадик хватанул воздуха почти нормально. Ларионов посоветовал:

— Вставай, а то простудишься.

— За что?

— За дело, — ответил Ларионов.

— Ты со мной поосторожнее, Алексеевич, — посоветовал Вадик, вставая. — Я тихий, но зубастый. Я и укусить могу. Смотри, Алексеевич!

— Зубы обломаешь, кролик, — презрительно отрезал Ларионов. — Пойдем на скамеечку присядем.

Сели рядом, как два добрых приятеля.

— Чего ты от меня хочешь? — завывая, спросил Клок.

— О чем я тебя вчера, скот, спрашивал?

— О чем спрашивал, то я тебе и сказал.

— Ты вчера, видимо, не понял меня. Поэтому сегодня спрашиваю еще раз: что тебе известно о последних делах домушников?