Привал странников

Алик метнулся на кухню, а Казарян присел рядом.

– Худо, Саня? – осторожно спросил он.

– Хуже не бывает, – признался Смирнов. – Трясусь, как овечий хвост. Помнишь, как полчаса тому назад я сказал про прекрасный сегодняшний вечер. Ничего себе вечерок выдался.

Вернулся Алик с гладким полным стаканом и куском черного хлеба: смирновские вкусы знал. Чтобы удобнее было пить, Смирнов перевел себя из лежачего положения в сидячее. Вздохнул глубоко, решился и, не отрываясь, перелил содержимое стакана в себя. Сдерживая дыхание, нюхнул хлебушка, потом откусил кусочек и, покатав его во рту, проглотил.

– Прошло, – через некоторое время признал он, откинулся в кресле ждать благодетельного удара.

– Как же ты, Рома, допустил такое? – с упреком спросил Алик.

– Я его к порогу, понимаешь, к порогу подвез, а когда поехал, в зеркало за ним следил. – Казарян вину свою знал, он просто объяснял, как это получилось. – В башку не пришло, что они его бабьим криком от подъезда выманят.

– Не казнись, Рома. – Смирнов слегка поплыл и заговорил: – Просто они хорошо продумали свою операцию, а мы слегка расслабились.

– Хорошо продумали, а в тебя промахнулись! – не ощущая кощунственности своей фразы, уличил Смирнова в неточности Алик.

– Это не они промахнулись, это я от них ушел, – высокомерно отпарировал Смирнов. – Оказывается, фронт сидит во мне и будет сидеть до конца жизни. Недаром один знакомый танкист все время приговаривал: "Болванка до моего танка пяти метров не долетела, а я, сталинский танкист, уже в кювете".

– Как ты все-таки смикитил? – осторожно спросил Казарян.

– Вот только сейчас просек: свет фонаря, освещенная площадка. Я из тьмы на нее шагнул, и вдруг понял: если выстрелит, то сейчас. Ну и рухнул как подкошенный.

– Бог за тебя, Саня, – признал это Алик.

– Солдатский бог, – уточнил Смирнов, – Алька, давай кино посмотрим, а? Но сегодня без выстрелов чтобы. Веселое что-нибудь. И еще полстакана налей.

Алик начал с последнего – принес полстакана и начал перебирать кассеты. Нашел что надо, включил телевизор, включил деку. На экране возник Париж, а затем Мулен-Руж. Пошла программа знаменитого варьете. На уютную сцену вырвался новаторски обнаженный традиционный кордебалет. И тут Казаряна пробил неудержимый смех.

– Ты что, Рома? – встревожился Алик. Указывая пальцем на экран, Казарян продолжал хохотать. – Сбрендил, что ли?

Не отрывая глаз от обнаженных французских титек, Казарян сказал, давясь:

– Их бы, как Таньку, всех разом за соски крутануть… – И уже закатился, не сдерживаясь. Тут смех напал и на Алика со Смирновым. Алик грохнулся на диван и дрыгал ногами. Смирнов никак не мог выпить полстакана.

Задребезжал дверной звонок. Не прекращая смеяться, Алик пошел открывать.

Махов вошел в комнату и остановился в растерянности. Глядя на него, троица стала утихать.

– Садись, капитан, – смог наконец предложить Смирнов. – А Сырцов где?

– Занят пока, – ответил Махов, косясь на обнаженных девиц на экране. Троица на экран не смотрела: боялись нового приступа.

– Хороший он у тебя паренек, – сказал Смирнов.

– Хороший-то хороший, а навалял.

– Ты его не дави, Леонид. Он один больше того, что сделал, сделать не мог. Для того чтобы их опередить, нужно было перекрестное наблюдение. Как у них. Должно было быть задействовано не меньше трех оперативников, порассуждал Смирнов и выпил наконец свои полстакана.

– Одного-то – на свой страх и риск, а вы – трое. – Махов не удержался, полюбопытствовал: – А что это вы такое смотрите?

– Программа французского варьете, – объяснил Алик.

– Да, – опомнился Махов. – Ни сегодня, ни завтра мы вас, Александр Иванович, беспокоить не будем. А денька через три вы уж дайте показания следователю. Договорились? Теперь насчет завтрашнего дня. Я попробую нажать, чтобы рабочие были…

– А Ларионов-то что?

– А Сергей Валентинович пока меня не вызывает. Ну и я не высовываюсь. Да, я совсем забыл про вас, товарищ Казарян. Вы ведь свидетель…

– Я, пока Смирнов в Москве, с ним одной веревочкой. Так что, Леонид, всегда к вашим услугам.

– Тогда все, – решил так и не присевший Махов и направился к дверям. Погоревал на прощанье: – С вами бы посидеть, кино посмотреть, да дел невпроворот.

Было два часа ночи. В три уехал Казарян, Смирнов и Алик легли спать.

В девять часов утра бритый и уже позавтракавший Смирнов наяривал по телефону, Махова искал. Нашел и огорчился: не получилось у Махова, рабочие могли быть только после двух. Рассказал об этом Алику. Пригорюнились.

– Чем бы заняться? – с тоской вопросил Смирнов.

– Мне к одиннадцати на пресс-конференцию, а ты отдохни. Я в полвторого буду.

– Отдохнешь тут, – проворчал Смирнов.

– Ромку дождусь и поеду потихоньку, – Алик протяжно зевнул: – Не выспался.

– Как грудного дитятю, из рук в руки меня передаете.

В десять явился Казарян.

– Прошу извинить за опоздание. Увлекся воспитательным процессом.

– Сынка драл, что ли? – бесцеремонно поинтересовался Смирнов.

– Учил, – уклончиво ответил Казарян.

– Я пойду. Буду в половине второго, – объявил Алик и удалился, приветственно вознеся руку.