Притворись моей

Поздно. На асфальт летят и велосипеды, и мы. Я падаю, выставив руки перед собой. Но это нисколько не спасает. Ладошки – в кровь. Как и колени. Мне так больно, что я не сдерживаю слёз. А вот Ариша совсем не плачет. Резво подскакивает на ноги, бросается ко мне, срывает растущий поблизости подорожник, прижимает им самую большую рану на моей ноге.

– Больно, да? – участливо заглядывает в мои глаза. – Не плачь, сестричка. Мы уже большие. Нельзя плакать, – обнимает за плечи, прижимает к себе крепко-крепко. – Не плачь, Варя. Мама ругаться будет.

– Но мне больно! – всхлипываю, и не думая прекращать лить слёзы. – Очень больно!

Моя близняшка дарит мне понимающую улыбку, гладит по голове, целует в щёку.

– Ну ладно, если очень больно, тогда можно.

– Угу, – всхлипываю заново.

Обнимаю свою единственную сестричку, позволяя слезам и дальше катиться по щекам.

Кап-кап…

Слёзы падают на лимонное платье, оставляя пятна. Я знаю, ей это не понравится. Ругаться потом будет, когда заметит.

Кап-кап…

Звуки падающих капель отражается гулким эхом в моей голове. В тишине вокруг меня, в настоящей реальности, только они и слышны.

Кап… Кап… Кап…

Не колени и ладони болят. Сгиб локтя, в котором снова воткнута игла. И не мои слёзы вовсе льются. Раствор из прозрачного пакета, закреплённый на медицинской стойке под капельницу.

Кап… Кап… Кап…

Жжение по коже в районе грудной клетки откровенно раздражает. Помимо капельницы, ко мне подсоединены какие-то провода. В них вся проблема. Они замыкаются под электронным монитором. На чёрном экране светится ломаная линия сердечного ритма. Моего.

Я вернулась…

А мой малыш?!

Вместе с мысленным вопросом, хватаюсь за живот. Безусловно, ни черта это не помогает найти столь отчаянно необходимый ответ. Никаких изменений в себе я не чувствую. А значит, стоит найти того, кто поможет мне с этим разобраться. Вот и усаживаюсь на постели, вытаскиваю иглу из вены, руку сгибаю, от проводов тоже собираюсь избавиться. Но сперва тянусь чуть дальше постели и вырубаю аппарат. Помню, он начнёт верещать, как бешеный, если перестанет улавливать нужный ритм.

Ноги плохо ощущаются, онемели, ступни будто тонкой иглой укалывает. Меня слегка пошатывает, когда я выпрямляюсь. Так ни шагу не совершаю. Застываю, заметив у противоположной стены пустой стул. Конечно же, причина ступора заключается не в самом предмете мебели. В прислонившемся к нему спиной, сидящем прямо на полу, мужчине.

Глеб…

Спина сгорблена. Широкие плечи, обтянутые самой обычной белой футболкой, опущены. Уткнулся лбом в свои согнутые колени. Ладони сомкнуты в замок, заведены за затылок. Не думаю, что не реагирует на моё пробуждение из-за моей «бесшумности». Спит.

Это же сколько он тут пробывает, что засыпает в таком совершенно неудобном положении? Заметно отросшая щетина на его лице свидетельствует – не мало. Мне стоит больших усилий не поддаваться глупому порыву коснуться её, почувствовать под пальцами, в наивном стремлении убедиться в том, что вижу, и разбудить Филатова. Когда оказываюсь поблизости, просто опускаюсь рядом. Пол, как ни странно для заведений подобного назначения, совсем не холодный, так что можно сказать, мне вполне комфортно. Вот и сижу, рассматривая хмурые черты спящего.

Как долбанная мазохистка…

А ведь лучше бежать. Без оглядки. Пока есть возможность. Как когда-то советовала Вера. Сохранить своё сердце. Остатки гордости. Освободиться. Сберечь нервы. Себя. И свою жизнь, которой предоставлен новый уникальный шанс.

Тогда почему не делаю ничего из этого?

Остаюсь.

Надеюсь…

На что?

Если бы знала.

Глупая я…

Снова ведь поплачусь.