Притяжение звезд

Чтобы чем-то себя занять, я снова поставила ей термометр. Он показал 41 °C. Это не ошибка? На ее лице высыпали жемчужные бусинки испарины, они появлялись быстрее, чем я успевала вытирать их салфеткой.

– Будь умницей, наказала тебе врач, – пробормотала я. – И не пытайся говорить, так ты быстрее поправишься.

Я промокнула ледяными салфетками ее посиневшие щеки, лоб, шею. Мне пришло в голову, что Брайди не кашляла, потому что не могла; она захлебывалась скапливающейся в легких мокротой. Тонула как бы изнутри.

Часы текли как одно невыносимо затянувшееся мгновение. Время от времени я, словно механическая кукла, заставляла себя выполнять привычные действия. Дала Мэри О’Рахилли судно, как только она стыдливо попросила, я проверила ее бандаж и поменяла повязку. Проснулся Барнабас и немного поплакал. Я сменила ему пеленку и налила молочную смесь в бутылочку. Но все это время мои мысли занимала лишь Брайди.

Теперь ее щеки приобрели орехово-коричневый цвет, язык не поворачивался назвать его оттенком красного, она учащенно, с влажным присвистом дышала. Она уже не могла удерживать в руках чашку с виски, поэтому я вскарабкалась на кровать, встала на колени и приложила чашку к ее потрескавшимся губам. Она делала глотки между судорожными вдохами-выдохами. Она раз пять подряд чихнула, и вдруг я заметила, что ее носовой платок покрылся кроваво-красными разводами.

Я уставилась на кусок белой ткани. Один лопнувший сосудик, один из тысяч, из миллионов в ее молодом упрямом теле. Кровь ничего не значила. Роженицы барахтались в лужах крови и уже на следующий день чувствовали себя прекрасно.

– По-моему, мне нужен…

– Что, Брайди?

Она никак не отреагировала.

Я стала гадать.

– Судно?

Из ее левого глаза выкатилась слеза.

Я провела рукой по простыне: она обмочила кровать.

– Не бери в голову, это случается сплошь и рядом. Ты у меня в два счета будешь лежать на сухом.

Повернув легкое безвольное тело Брайди, я подтянула под нее левую, сухую, часть простыни, одновременно сдвинув вправо мокрую часть. Потом, развязав тесемки на мокрой ночной рубашке и стянув с нее, заметила на боках бледную кожу и темный застарелый шрам и надела сухую.

– Ты меня отчетливо видишь? – спросила я. – Не расплывчато?

Она не ответила. Температура понизилась до 40,5 °C. Я с облегчением произнесла:

– Ну, жар спадает.

Глаза у Брайди округлились и застыли, точно у рыбы. Я не была уверена, что она меня поняла. Измерила ей пульс. Такой же учащенный, но слабый. Надо было не дать ей испытать шок. И я помчалась приготовить для нее пинту физраствора. Стараясь унять дрожь в руках, я наполнила раствором наш самый большой металлический шприц.

Даже находясь в полуобморочном состоянии, она содрогнулась при виде иглы.

– Это всего лишь соленая водичка, как в море, – успокоила я ее.

(Врачи хоть раз появлялись в ее так называемом доме? Хоть раз ей делали укол?)

– Ты вколешь в меня море? – слабым голосом произнесла Брайди.

Стараясь не сделать ей больно, я с первой же попытки попала иглой в вену.

Я наблюдала. Я ждала.

Все еще жива на сто процентов, мысленно говорила я себе, хотя ее губы уже приобрели красивый лавандовый, почти фиолетовый, оттенок, а вспухшие веки были подернуты дымчатой тенью, как у Мэри Пикфорд на экране.

Физраствор похоже, не действовал, артериальное давление падало.

Когда пурпурный цвет переходит в синий? Красный – коричневый – синий – черный. Что именно говорила доктор Линн про больных с синюшной кожей, какие у них шансы на выздоровление?

Брайди что-то прошептала.

Мне показалось, что это было слово «спеть».

– Ты хочешь, чтобы я спела?

Может быть, она бредила. А может быть, она даже не ко мне обращалась. В любом случае она не могла ответить, потому что тратила все силы на очередной вдох.

Мне надо было бежать в женскую хирургию и привести доктора Линн.

– Брайди, я вернусь через минуту.

Она хоть услышала меня?

Я выскочила из палаты. Налево, бегом по коридору. Позади услышала шум. Не важно.

Но потом шум усилился, я обернулась и увидела на лестнице доктора Линн в фартуке с красными потеками на груди в сопровождении двух констеблей в шлемах. Троица спускалась по ступенькам странным образом: полицейские держали врача за руки с обеих сторон, да так крепко, что на какой-то момент ее ноги отрывались от ступенек.

– Доктор Линн!

Врач бросила на меня взгляд сквозь толпу столпившихся на лестнице зевак. Выражение ее лица было непонятным: в нем угадывалось разочарование, горечь, уныние и даже (как мне показалось) насмешка над абсурдностью ситуации. Я поняла, что она ничем не могла мне помочь и не могла помочь Брайди, потому что ее песенка была спета.

Мужчины в синей форме свернули с ней за угол и скрылись из виду.

Когда я, пошатываясь, вернулась в палату, лицо Брайди уже покоричневело, как грязная монетка. В широко раскрытых глазах светился ужас.

Я схватила ее за влажную руку.

– Ты выздоровеешь, – уверенно пообещала я.