Притяжение Андроникова

Какова моя тема? Моя тема, естественно, «Андроников и музей». И я выступаю сегодня и как человек, который имел счастье многолетних контактов с Ираклием Луарсабовичем, и как бывший руководитель музея. Мне просто положено сделать некий отчет о вкладе, который внес Андроников в музей Пушкина.

Первое. Это телевизионные передачи Ираклия Луарсабовича из музея Пушкина. Они начались вскоре после открытия музея и в судьбе музея сыграли совершенно исключительную роль. Ираклий Луарсабович представил музей публике. Он рассказал о музее не просто как о выставке материалов о жизни и творчестве Пушкина (что само по себе прекрасно и что, конечно, присутствовало у Ираклия Луарсабовича), но он рассказал, как этот музей делался. Ведь это он выдал такую формулу: «Музей, созданный народом». Может быть, звучит несколько высокопарно, но это действительно так. Потому что музей создавался абсолютно на пустом месте, и если бы не тот золотой поток даров, – и не только вещественных даров, но и той помощи, которую мы получали от деятелей культуры и деятелей искусства, то музея не было бы.

Ираклий Луарсабович, может быть, впервые в своих рассказах о музее Пушкина (и вообще в рассказах о музеях) ввел эту тему, особенно близкую мне тему, потому что я с моими товарищами изнутри делали музей.

Он перевоплотился в нас и впитал все, что мы знали. Мы ему рассказали – и не только рассказали, но дали записочки, почеркушки по поводу истории вещей: кто подарил, кто эти люди, которые подарили. Мы, естественно, готовили материалы для Ираклия Луарсабовича.

Но от этих материалов оставались буквально рожки да ножки. Он каким-то образом впитывал сведения, которые, естественно, знали только люди, регистрирующие материалы и записывающие сведения о дарителях. Но он претворял это в совершенно другой рассказ, в рассказ о всенародной любви к Пушкину.

Но это ещё не всё. Эта работа Ираклия Луарсабовича над передачами имела колоссальное значение для внутренней жизни музея.

Я должен сказать, что вся работа и вообще многое из того, о чём я успею и не успею сегодня рассказать, происходила вместе с Вивианой Абелевной (женой Андроникова).

Передачи были изнурительны, техника была далека от совершенства. Казалось, что Андроников – царь и бог на телевидении. Но это было далеко не так. Он вынужден был преодолевать массу трудностей и недоразумений. Вечно чего-то не хватало, что-то не приезжало, аппаратура была не та, эфир давали не в то время, и так далее, и так далее. Все это требовало чрезвычайной, невероятной выдержки.

Ираклий Луарсабович держал всю команду – музейную и телевизионную (а она была очень большая) – в состоянии совершенно особого творческого аффекта. Правда, иногда слышались протестующие голоса, потому что он рассказывал свои истории «к слову», а торопящиеся звукотехники, или кто-то там ещё, говорили «давайте приступать», а он рассказывал… Но благодаря этому создавалась совершенно особая атмосфера и уровень этих передач и работы всех, кто был этим занят, повышался необыкновенно. И это приводило буквально к чудесам.

Так, тоже к слову, хотелось бы вспомнить один эпизод, свидетельствующий о поразительном самообладании Андроникова, эпизод, который едва не закончился трагически…

В зале, откуда шла передача «Последние годы Пушкина», лежал большой ковёр, в котором имелась дырочка. Этот ковёр был списан в Совете министров и с баланса на баланс, бесплатно, передан нашему музею. Во время передачи Андроников сидел за столиком, там были книги и картины, которые он показывал из рук. Это был совершенно новый для музейной передачи приём: вещи показывать из рук. Обычно это делается, так сказать, по стенам. Тут всё происходило совсем иначе. Так вот, во время наезда (аппаратура была тяжёлая, несколько тонн ехало по ковру), колесо зацепилось за эту дырку, и огромная машина стала падать прямо на Андроникова. Одному из двух операторов как-то удалось подхватить машину, а Ираклий Луарсабович даже не дрогнул, и передача прошла гладко. Она была занесена на красную доску, такая тогда была доска. Это я всё совершенно точно помню. Я тем более это помню ещё и потому, что во время падения механик, который двигал тяжеленный аппарат, выругался матом. А в то время мат приравнивался чуть ли не к контрреволюции и человека, употребившего его в эфире, могли запросто посадить. Но шум падения аппаратуры заглушил высказывание, а самообладание Ираклия Луарсабовича позволило не прерывать передачу, никто вроде бы ничего не заметил, и вместо судебного дела была красная доска для устроителей…

Это всё детали. Но я повторяю: о чём бы я ни говорил, для меня всё время из всех деталей заново конструируется образ человека высокогуманного, совершенно особенного. Разгадка витает где-то рядом, но вряд ли личность Андроникова удастся кому-то разгадать до конца…