Притяжение Андроникова

О смелости, свежести, полемичности, увлекательности искусства замечательного чтеца говорил Андроников в радиопередаче «Неизвестные записи Владимира Яхонтова» (1958):

«В чтении Яхонтова покоряли и медленное звучание стиха, и строгий ритм, и особое музыкальное постижение слова, и логическая выразительность фразы с ниспадающими, укороченными окончаниями, и невозмутимый покой в сочетании с благородным пафосом».

Очень точная, емкая, яркая характеристика яхонтовского чтения. Но оценить ее вполне можно, лишь услышав в радиопередаче или на одноименной пластинке (вышла в 1960 году), потому что и произносит Андроников текст как бы в системе яхонтовского интонирования. Именно в звучании андрониковской речи делается вполне понятным, что он имеет в виду, говоря о «ниспадающих, укороченных окончаниях», об «угасании», понижении силы звука в конце фразы – эффекте для яхонтовского чтения очень характерном, сильно воздействующем на слушателя, но на бумаге непередаваемом. Когда Андроников говорит об этом, он не то что имитирует Яхонтова, но как бы напоминает нам его чтецкую манеру и вместе с нами любуется ею. Яхонтовские интонации, призрачным отзвуком возникающие в голосе Андроникова, выражают его глубоко почтительное отношение к таланту чтеца, откровенное восхищение, любование особой мелодикой речи, присущей именно и только этому артисту.

Смелый и рискованный прием: ведь при малейшем нарушении чувства меры здесь легко соскользнуть к «передразниванию». Но такой мастер, как Андроников, разумеется, нигде этого не допускает. И еще мне слышится в его голосе щемящая сердце грусть об ушедшем художнике.

Андрониковский комментарий к записям Яхонтова замечателен логической и эмоциональной обоснованностью, умением автора одной-двумя фразами нарисовать обстановку яхонтовских выступлений, наметить «видеоряд», живо возникающий в воображении слушателя. Так, например, предваряя чтение Яхонтовым стихов Есенина, Андроников говорит:

«Помню толпу у дверей Политехнического музея в Москве, замиравшую в тишине аудиторию. Помню, как слушали есенинскую лирику выздоравливающие солдаты и офицеры в госпитале, куда Яхонтов приезжал в сорок пятом году. Он читал стихотворение „Собаке Качалова”».

Всего три фразы. Но вы видите перед собой уже не только вращающийся черный диск, а и слушателей Политехнического, и выздоравливающих раненых. И вам яснее становится то, о чем Андроников впрямую не сказал, но к чему направил вашу мысль: действенность яхонтовского искусства, его целебность для слушателя.

Это отступление от темы в разговоре об авторских звукозаписях кажется мне уместным не только потому, что приемы андрониковского комментирования поучительны и для тех, кто работает с архивными писательскими фонограммами. Дело еще и в том, что само искусство Яхонтова во многом близко к манере поэтического чтения, когда для слушателя равно важны произносимое слово и сам произносящий.

К авторским звукозаписям, к публикациям голосов писателей Ираклий Андроников вернулся в начале восьмидесятых годов.

…Летом 1983 года вместе с радиожурналисткой «Кругозора» Татьяной Плисовой я поехал в Переделкино, на дачу Андроникова, чтобы убедить его дать для журнала новую звуковую публикацию или повторить какую-либо из старых. Ведь уже прошло более двадцати лет с тех пор, как они впервые начали звучать по радио, уже почти десять лет – с тех пор, как прекратились «Литературные вечера». И поэтому редакция журнала считала резонным приобщить новое поколение слушателей к замечательным находкам Андроникова-звукоархивиста. В конце концов после долгих споров и размышлений остановились на повторе публикаций голосов Льва Толстого и Иосифа Уткина. Кроме того, Андроников дал читателям «Кругозора» возможность услышать редчайшую запись голоса Николая Заболоцкого. Прокомментировал же он эту запись несколько необычно – самим своим чтением. Он прочитал стихотворение Н. Заболоцкого «Гроза».

Дело в том, что Ираклий Луарсабович был близко знаком с поэтом и множество раз слушал его декламацию.

Одно время Заболоцкий даже жил в семье Андрониковых. Он приехал тогда (это было вскоре после войны) в Москву по вызову Союза писателей. Но срок командировки кончился, жить было негде, да и права жительства в столице Заболоцкий, только что отбывший ссылку, не имел, а дела настоятельно требовали его пребывания в Москве: появилась надежда на работу, заработок и даже, пусть временную, прописку. Хлопотал Александр Фадеев, ходатайствовали другие лица, дело шло, но крайне медленно. И вот Заболоцкий жил у Андрониковых. В их крохотной квартире. Часто читал им стихи, приносил радости и, само собой, неудобства, которые неизбежны при близком общении с яркой творческой личностью.