Пришельцы ниоткуда

— Как ты знаешь, я не совсем уж профан в физике. Известно тебе и то, что я реалист, «matter of fact»[5] , как говорят англичане. Так вот, об этой «летающей тарелке» я могу рассказать тебе длиннющую историю. И не смотри на все эти бутылки, что стоят на столе. Возможно, их количество и впечатляет, но, уверяю тебя, ко всему тому, что я собираюсь тебе рассказать, они не имеют ни малейшего отношения. И это вовсе не алкоголь так на меня повлиял. Я давно уже решил рассказать тебе все при первой же нашей встрече. А история моя вот какая... Устраивайся в кресле поудобнее, потому что, как я уже сказал, она будет длинной.

Я прервал его:

— Я ношу с собой в чемодане небольшой магнитофон. Могу я записать твою болтовню?

— Если хочешь — записывай. Это будет даже полезно.

Едва я установил магнитофон, Клер заговорил. В тот момент, когда он произносил еще только первые слова, мой взгляд упал на руку Ульны, лежавшую на подлокотнике кресла, и я понял, почему эта рука показалась мне такой удлиненной: на ней было всего четыре пальца!

Глава 1 Рассказ доктора Клера

 Как тебе известно, — начал Клер, — я прекрасный охотник. Или, во всяком случае, считаюсь таковым, пусть и нечасто беру в руки ружье. Кое-какая природная сноровка, вкупе с крупным везеньем, — и в результате я никогда не возвращаюсь домой с пустым ягдташем. Так вот, первого октября прошлого года — хорошенько запомни эту дату! — уже смеркалось, а я еще ничего не подстрелил. В другое время меня бы это ничуть не расстроило: я, скорее, предпочитаю наблюдать за живыми животными, нежели убивать их, потому что и так, к сожалению, убиваю их слишком много для своих опытов! Но третьего числа ко мне в гости должен был прийти мэр Руффиньяка, — я пригласил его, так как нуждался в его содействии одному моему, теперь уже оставшемуся в прошлом, проекту, — а этот тип любит дичь, вот я и решил немного побраконьерствовать при свете электрического фонарика.

Солнце только-только село, когда я шел через поляну Манью, что посреди леса. Ты знаешь ее не хуже, чем я: вся заросшая вереском и утесником, со всех сторон окруженная дубами и каштанами, днем она довольно-таки живописна, но в сумерках производит зловещее впечатление. Я не из слабонервных, но шел быстрым шагом, спеша выбраться из лесу. Уже на краю поляны я зацепился ногой за корень, с размаху ударился головой о ствол дуба и тут же потерял сознание.

Очнувшись, я не стал произносить классического «где я?». Голова раскалывалась, в ушах гудело, и сначала у меня даже возникло опасение, что я проломил себе череп. К счастью, с ним все оказалось в порядке. Часы на руке показывали час ночи, кругом стоял непроглядный мрак, ломая ветки деревьев, свистел ветер. Потом, вынырнув из-за черноватого облака, над поляной показалась луна, окутавшая это облако волшебными светящимися кружевами.

Я сел и принялся искать ружье, которое, к счастью, незадолго до падения разрядил. Некоторое время я шарил руками среди мокрой травы и гнилых сучьев, потом наконец нащупал приклад. Опираясь на ружье, как ни палку, я медленно распрямился; лицо мое в тот момент было обращено в сторону поляны. По мере того как я поднимался, поле моего зрения расширялось, и вот тогда-то я и увидел эту штуковину.

Сначала она показалась мне черной массой, чем-то вроде купола, возвышавшегося над кустами вереска и утесника и почти неразличимого в темноте. Затем луна на какое-то мгновение вынырнула из-за туч, и тогда я мельком увидел выпуклый, сверкавший так, как сверкает металл, панцирь. Признаюсь тебе, мне стало страшно. От поляны Манью до ближайшей дороги прямиком через лес добрых полчаса ходьбы, а с тех пор, как умер тот старый чудак, в честь которого эта поляна и названа, там иной раз по неделям не бывает ни души. Я потихоньку двинулся вперед, добрался до края лесной чащи и, притаившись за одним из каштанов, принялся осматривать поляну. Все было неподвижно. Ни проблеска, ни огонька. Лишь эта огромная неясная масса — еще более плотная тьма на фоне черного леса.

Затем ветер вдруг резко стих. В тишине, едва нарушаемой потрескиванием сухих сучьев — видно, где-то далеко в лесу по тропе пробегал кабан, — я услышал слабые стоны.

Я все-таки врач, поэтому, пусть и сам чувствовал себя неважно, не мог не прийти на помощь существу, которое стонало так, как стонет человек, а не зверь. Отыскав фонарик, я включил его, направил луч света прямо перед собой, и он отразился от огромного металлического панциря чечевицеобразной формы. Я приблизился к нему с бьющимся сердцем. Стоны доносились с другой стороны. Внезапно пробудившееся жгучее любопытство заставило меня позабыть о страхе, и я медленно, то и дело застревая в кустах, натыкаясь на колючки утесника, бормоча проклятия и на каждом шагу спотыкаясь, — ноги все еще плохо меня держали, — обогнул панцирь. Стоны стали более отчетливыми, и я очутился перед металлической дверцей с открытым люком, который вел внутрь этой штуковины.