Когда те, отделившись от стен, бесшумно передвинули каменную плиту и вернули ее на место, Толкователь растопил большой кусок горного воска в жаровне, наклонил ее над золотым блюдом и залил вязкой пахучей струей плоское вытянутое углубление в песке. Темная блестящая поверхность воска вскоре помутнела, погасив отражение факела; Толкователь взял связку перьев инду, очистил блюдо от песка и перевернул на ладонь теплый, обвисающий по краям слепок. Затем он осторожно переложил восковую подошву на камень, расправил ее, подождал, пока она застынет, и, посвистывая в затылочную дыру высушенной змеиной головы, стал втыкать в след причудливо изогнутые золотые иглы. Когда шершавый от приставшего песка слепок обратился в подобие золотого дикобраза на вершине каменного многогранника, Толкователь снял с пояса высушенную хвостовую погремушку змеи катль и со всех сторон обстучал камень. Затем прижал торчащие иглы сухой ладонью и держал ее так до тех пор, пока стекающая кровь не достигла поверхности слепка. И лишь тогда сбросил пораженный золотыми стрелами след на алое дно раскаленной жаровни.
Но и это не подействовало. Старик продолжал все так же беспорядочно ковылять по городским улицам, порой останавливаясь перед ювелирными, оружейными и прочими мелкими лавочками, тесно приткнувшимися друг к другу на прилегающих к центральной площади улицах. Сперва торговцы и ремесленники с любопытством присматривались к нему и даже давали подержать в руках предметы своего промысла; потом некоторых стали возмущать его безмолвные указующие жесты, но кончилось все тем, что к бедняге просто привыкли и перестали обращать на него внимание, присвоив ему кличку Нэктау, что означало «безумный». Все, что проделал Толкователь с восковым отпечатком, никак не отразилось на Старике, а прилепленная ему кличка Нэктау по обычаю, взятому от принятого в клан Ягуара маленького горного племени кнуц, сделала одноногого неприкасаемым.
Тогда Толкователь удалился в один из дальних тупиковых залов лабиринта и там в окружении сидящих вдоль стен мумий жрецов отлил из горного воска одноногую фигурку. Но прежде чем наклонить над вырубленной в дереве формой медный клюв жаровни, он обошел зал и, обрезав у нескольких мумий отросшие ногти и кисточки кос, бросил их в дымящееся жерло закопченного сосуда. Когда воск застыл, Толкователь вытряхнул фигурку из формы, обработал ее плоскую поверхность острым отростком человеческой челюсти, грубо процарапал на темном личике линии рта, носа, бровей и, оставив на месте глаз маленькие гладкие бугорки, прикрепил к подбородку несколько волосинок из бороды погребенного в стенной нише пришельца, того самого, что был убит отравленной стрелой. Затем он перенес воскового старика в исповедальню, насквозь проткнул его длинной птичьей костью и, питая жадные ноздри щепотками жемчужного порошка, стал медленно, день за днем, растапливать маленькую фигурку над прозрачным голубоватым пламенем очага. Исповедальню заполонил бурый удушливый чад от горящих волос и ногтей, но старик, как доносили осведомители, никак не желал отправляться в Царство Мертвых вслед за их покойными обладателями. Когда же последняя капля воска вскипела, вспыхнула и истаяла на черной поверхности птичьей кости, Толкователь тяжелым от ярости взглядом высушил голубоватую лужицу пламени среди камней очага и опять протянул руку к корзине с глиной.
— Имя? — шептал он, выдавливая значки на влажной поверхности. — Имя?!.
И вдруг он увидел, как в коричневую, составленную из восьми клинышков коробочку хлопка пробрался, взломав одну из стенок, загнутый в виде скобочки клюв инду. «Бред! — мысленно воскликнул Толкователь. — Инду никогда не клюют коробочки хлопка!» Он хотел было смазать бестолковую надпись, но, приглядевшись к сочетаниям клинышков и скобочек повнимательнее, вдруг разглядел в них новое, доселе незнакомое ему слово: ХИЛД. Его ладонь замерла над влажной поверхностью глины, пальцы сами собой перехватили палочку поудобнее и вдруг прочертили рядом знак одноногого старика. И тогда уже тонкие губы Толкователя сложились в непривычную комбинацию и восторженно прошептали: Хильд!