Пришелец

Последнюю треть пути Тинга проделала верхом на одной из трех оставшихся лошадей — две другие были навьючены поклажей, — и когда усталая процессия вошла в Город, неистово пляшущая и орущая уличная толпа вдруг словно остолбенела при виде всадницы. Бэрг, ведший лошадь под уздцы, остановился и потянулся к пистолету, но в следующий миг весь этот раскрашенный, оперенный и не вполне трезвый сброд шатко, вразнобой повалился на булыжные мостовые, испуганно глядя исподлобья на двухголовое четвероногое существо, прикрывавшееся от палящего солнца широким зонтом из пальмовых листьев. Процессия двинулась дальше, переступая через вытянутые руки и с влажным хрустом топча свежие стебли болотного тростника, устилавшие широкую прямую улицу до самой Центральной Площади.

Норман впервые видел так причудливо построенный город: узкие переулочки, разделявшие приземистые глиняные короба с маленькими квадратными окошечками, отвесную скалу, весь ступенчатый склон которой лохматился от бесчисленных циновок, кое-как прикрывавших жалкие каморки, лепившиеся друг к другу наподобие пчелиных сот. По правую руку вдоль всей улицы тянулась невысокая каменная терраса, где беспорядочно громоздились храмы и капища неизвестных Норману богов и божков, чьи уродливые истуканы охраняли входы в эти языческие святилища. За этим причудливым, курящимся от бесчисленных алтарей пантеоном, высокими узкими уступами поднималась ввысь грань пирамиды с плоской вершиной, увенчанной массивным идолом, богато украшенным неразличимой издалека резьбой. Идол торчал на фоне многоколонного храма, пристроенного к длинному пологому склону гигантской горы, оканчивавшейся широким дымящимся кратером.

Но вид коленопреклоненной уличной толпы был привычен Норману, и его наметанный глаз без особого труда различал среди бесчисленных спин и голов широкий жирный торс лавочника, сухие хрящеватые уши стряпчего, бурую морщинистую шею ремесленника, изрубленные жилистые плечи воина и жидковолосый затылок потрепанной площадной шлюхи. Эрних, шедший рядом и чутко прислушивавшийся к тихому, как шелест листьев, человеческому лепету, коротко переводил Норману смысл этого удивленного и даже несколько подобострастного бормотанья.

— Они впервые видят всадника, — говорил он, рассеянно поглядывая по сторонам, — они говорят, что четыре ноги и две головы могут быть только у каменного истукана, сотворенного руками жреца-каменотеса по образу божества, явившегося ему и только ему в дыму сжигаемой на алтаре жертвы…

— Поди проверь, — буркнул Норман, на ходу раскуривая свою вновь обретенную утреннюю трубку от тлеющего трута. Шечтли, прослышав о том, что Фрай-Мака, или Человек Огня, как они прозвали Нормана, вновь появился и занял свое место во главе бородатых пришельцев, почтительно вернули ему трубку, поместив ее в тяжелый золотой футляр, выстланный чешуйчатой змеиной кожей.

— А эти красавицы, — продолжал Эрних, кивнув на двух густо разукрашенных девиц, сидящих в редкой камышовой клетушке при входе в один из переулочков, — никак не могут решить, какой вид будет у божества, которое появится на свет из чрева женской половины этого чудовища…

— А они не ошибаются? — спросил Норман, удивленно посмотрев на Эрниха.

— Нет, мой командор, — ответил юноша, быстро переглянувшись с Бэргом, ни на миг не снимавшим ладони с кривой рукоятки пистолета.

Но человеческий булыжник по обе стороны улицы оставался неподвижен и почти безмолвен, не считая легких почтительных шепотков, прозрачными бабочками порхающих над прогнувшимися спинами и шишковатыми затылками. Глинобитные домики по левую руку Бэрга бесстрастно созерцали процессию подслеповатыми квадратными окошечками, затянутыми сухими морщинистыми занавесками из змеиной кожи, и лишь налетавший ветерок порой взметал впереди процессии мелкую мучнистую пыль и скручивал ее в узкие белесые воронки.

На площади их ждали. Десятка два обритых наголо жрецов в грубых холщовых мантиях, густо обшитых когтями, перьями, лапками, хвостами, зубами, чешуйчатыми крылышками и темными сморщенными комочками неопределенного вида, сидели на низких широких ступенях многоколонного храма, укрываясь от солнца в жидкой треугольной тени фронтона. Центр фронтона занимало выпуклое изображение круглого горбоносого лика, окруженного кроваво-красными лучами, сползающими на узкий карниз и стекающими на паперть по бурым ноздреватым колоннам. При виде процессии жрецы согласно воздели руки к небу и огласили знойный воздух над площадью протяжными возгласами дребезжащих старческих глоток. При этом их темные горбоносые лики оставались совершенно неподвижны, и лишь тонкие крылья ноздрей слабо трепетали и легонько позванивали продетыми в них золотыми кольцами.

Под этот нестройный хор Норман и Эрних дошли до середины площади и остановились, повернувшись лицом ко всему ареопагу. Возгласы мгновенно смолкли, и в напряженной тишине раздался долгий пронзительный вопль, состоявший из беспорядочной смеси свиста, придыханий и сухих костяных щелчков, рассыпавшихся по площадному булыжнику наподобие горсти гороха.