Пришелец

— Не валяй ваньку, ты, блаженный! — истерически взвизгнул второй. — Хватит с ними цацкаться — трах-бах, и все, никаких тебе страданий, мучений. Дураку ясно, что ничего у них не получится!..

— А вдруг?!. — резко перебил первый. — Один ведь уже удался, и от этих двоих Магистр может произвести целый народ, не ведающий и не творящий зла…

— Думаешь? — злобно ухмыльнулся второй.

— Я не думаю, — спокойно ответил первый, подбирая складки мантии и воспаряя над пологом, — я знаю…

— Отдай шар, ты, знающий! — потянулся за ним второй.

— Зачем?.. Хочешь на миг стать маленьким магистром, да?..

Он завис над пологом и провел по влажному ночному воздуху расправленной ладонью.

— Не твое дело, высоколобый! — прохрипел второй, пытаясь поймать его руку. — Мой шар, что хочу, то и делаю…

— Был твой, да весь вышел! — тонко просвистел первый, воспаряя над флагштоком.

— Но за что?.. За что?.. — протяжно застонал второй, взмахивая руками и как бы карабкаясь к звездам вслед за первым.

— Да все за то же!.. За любовь к простым решениям!..

И первый стал широкой спиралью ввинчиваться в небесный купол, пока не затерялся среди мерцающей звездной россыпи. А второй все продолжал высвистывать какие-то яростные проклятья, карабкаясь вслед за ним по невидимой наклонной плоскости, пока не растаял в широком лунном луче где-то над лесом.

Вслед за этим постепенно угас призрачный голубоватый свет, наполнявший коробчатую внутренность полога и обводивший тела спящих переливающимся лучистым контуром. При этом Норману показалось, что весь разговор между двумя темноглазыми призраками длился не дольше, чем полминуты, что, собственно, никакого особенного разговора и не было, а было лишь легкое потрескивание, какое бывает в сухих зарослях рангоута в предвкушении грозы, и небольшой опаловый шар, плавно покинувший одну мантию и исчезнувший в складках другой.

Но падре впоследствии утверждал, что слышал не только потрескивание, но и довольно жесткую перепалку, в ходе которой первоначальный владелец шара хоть и наскакивал на своего собеседника, возвышая голос до тончайшего писка летучей мыши, но, по-видимому, так ничего и не добился, и потому, утратив свой шар, имевший, по всей видимости, немалую ценность, по косой траектории перевалил через стену форта и исчез над лесом.

Глава вторая ИСПОВЕДЬ

Если в чем-то падре и командор не противоречили другу другу, так это в том, что все то время, пока шар, подобно опаловому маятнику, раскачивался между двумя туманными собеседниками, их лица невидимыми волнами обдавал тихий, слегка покалывающий кожу холодок. Но как раз об этом, казалось бы, не очень значительном обстоятельстве они оба почему-то старались не вспоминать, а если один невзначай проговаривался, стирая со лба внезапно выступивший пот, то другой тут же делал абсолютно непроницаемое лицо и, глядя мимо виноватых глаз собеседника, вскользь бросал какое-нибудь ничтожное замечание. И еще: после той ночи падре и командор, зачастую вступавшие в перепалку по самым, казалось бы, пустяковым поводам, стали ощущать некое странное, непривычное для обоих чувство родства душ. На деле это порой выражалось в сущей ерунде, вроде просьбы очинить свежую зубочистку или взглянуть на странно изогнутый, тускло поблескивающий над тропой сук, но когда на кончике зубочистки оказывался представитель смертоносной разновидности синего местного муравья, а сук оборачивался роскошным экземпляром Crotalus horridus — полосатого гремучника, оба опять ощущали на лицах волну легкого колкого озноба, который Норман про себя называл «холодком смерти».

И потому сборы в поход к Золотой Излучине происходили при столь полном взаимном согласии, что Норман, несмотря на свое трепетное отношение к лошадям, не возражал и не вмешивался, когда падре, прикинув на гибком тростниковом рычаге вес того или иного тюка, предназначенного для носильщиков, сам распаковывал его и перекладывал что-нибудь в один из лошадиных вьюков.

На том, что во время их отсутствия главным лицом в форте Сафи, названном так по настоянию Нормана, останется Эрних, падре и командор сошлись почти не сговариваясь и даже не помня, кто из них первым назвал его имя.

Сам Эрних воспринял это предложение, высказанное Норманом в его обычной категорической манере, довольно сдержанно.

— Я, конечно, постараюсь сделать все, что от меня зависит, — сказал он, поглядывая на то, как маленький, покрытый песочной шерстью хоминус пытается просунуть лапку в узкое горло глиняного кувшина, — но я не уверен, что в ваше отсутствие гардары не выйдут из повиновения.

— Они всего-навсего люди, — загадочно высказался падре, — толпа, и ей, чтобы выйти из повиновения, надо иметь перед собой хоть какую-то цель, достижение коей могло бы оправдать возможные жертвы…

— О чем вы, святой отец?

— Я так, вообще… — уклончиво ответил падре.

— Они видели тебя в деле, — перебил Норман, — и этого довольно!

— По-моему, если я что и делал, так только мешал им натолкать друг в друга побольше свинцового гороха, — растерянно пробормотал Эрних.