Пришелец

Только Сафи одиноко стояла в стороне, закрыв пол-лица черной шалью и не отрывая взгляда от пылающей башни. И в тот миг, когда вся внутренность башни вдруг рухнула, выбросив в пепельное утреннее небо жаркий искристый смерч, Сафи вскрикнула, бросилась к костру и в мгновение ока исчезла среди огненных кольев, торчащих из пылающего угольного холма.

Все это случилось так быстро, что никто не успел даже шелохнуться. Эрних услышал лишь тонкий протяжный крик Тинги и краем глаза увидел, как Норман бросил повод лошади, сделал несколько нетвердых, нерешительных шагов и остановился, сложив на груди руки в черных бархатных рукавах.

Один шаман неподвижно сидел на песке, подвернув под себя ноги, и курил длинную прямую трубку, широкий резной чубук которой был украшен разноцветными птичьими перьями. Рана в плече была заткнута пучком травы и, по-видимому, совершенно не беспокоила его. Он глубоко втягивал в себя табачный дым и двумя сизыми лентами выпускал его из ноздрей, не сводя с догорающей башни тяжелого неподвижного взгляда.

Колья выгорали дотла, кренились и падали, с трескучим шорохом рассыпаясь на мелкие пепельные обломки. Но когда их частокол изрядно поредел, Эрних вдруг со смутной тревогой различил в зыбком мареве бледные неясные очертания высокой человеческой фигуры. Он потер пальцами припухшие от усталости веки и приложил теплые ладони к похолодевшим от страшного подозрения вискам. Но призрак не исчез, а напротив, сделался четче и словно наполнился темной густой плотью. И когда последний кол надломился и рухнул, стрельнув по сторонам бледными рассыпчатыми искорками, Эрних с ужасом увидел, что это убитый им Гуса возвышается над пепелищем и медленными слепыми движениями обирает и стряхивает с себя дымящиеся клочья погребального облачения.

Стало так тихо, словно воздух застыл и обратился в глыбу прозрачного голубоватого льда. И вдруг эту высокую, звенящую в ушах тишину вспорол яростный торжествующий хохот шамана.

Площадка для Больших Игр была вырублена в склоне Горы задолго до того времени, когда Катун-Ду взошел на каменный трон у жертвенника на вершине пирамиды. Это была глубокая прямоугольная яма длиной в сто восемь локтей и шириной в пятьдесят один локоть. Ее высокие, в два человеческих роста стены были стесаны под небольшим углом, вполне достаточным для того, чтобы попавший в яму человек не мог выбраться из нее без посторонней помощи. Четвертая, обращенная к спуску стена была выложена из больших глыб, так плотно пригнанных друг к другу, что в щель между ними не проходил даже человеческий волос. Сама площадка, до блеска отполированная босыми ступнями многих поколений игроков, разделялась надвое белой глиняной полосой. Перед каждыми Играми полосу обновляли, нанося тонкий слой липкой, замешанной на белке яиц инду глины поверх мелких пунктирных насечек, сохранивших белые крупинки с предыдущих Игр.

На боковых стенах ямы крепились друг против друга два каменных кольца, возвышавшихся над полосой на полтора человеческих роста. Кольца предназначались для главного зрелища — игры в мяч, сделанный из наголо обритой, выдубленной и набитой мелким песком человеческой головы. Игроки, разделенные на две команды, до тех пор перебрасывали эту голову ногами, пока кто-то из удобного положения сильным и точным ударом не посылал ее в кольцо противника. Удары были настолько сильны, что, если голова не проскакивала в кольцо, а лишь слегка задевала край каменного обруча, над площадкой раздавался страшный треск лопнувшего мяча, первые ряды зрителей осыпал колючий веер песка, а Верховный брал с широкого золотого подноса новую голову и точным плавным движением бросал ее в центр площадки. Здесь ее уже поджидали два самых сильных и прыгучих игрока, резко и почти одновременно подскакивавших на месте в стремлении поймать мяч вытянутой ступней и через голову перебросить его игрокам своей команды.

Этот момент игры был очень опасен: малейшая неточность в прыжке — и игрок наскакивал на твердую как камень пятку противника, а это почти всегда оканчивалось либо тяжелым увечьем, либо смертью. Упавшего не поднимали, чтобы не останавливать игры, и он лежал на черте до того момента, когда очередная голова с треском лопалась от удара о ребро каменного обруча. За то время, пока Верховный протягивал руку за новой головой, тело успевали отнести в дальний угол площадки, и игра возобновлялась с новой силой и яростью. В случае промаха по обручу мяч перелетал на другую половину площадки, и теперь его начинали перебрасывать с ноги на ногу игроки противника. Всего в каждой команде было по семь игроков, так что каждый выбывший заметно ослаблял ее общую силу. И потому игроки порой намеренно наносили удар так, чтобы со стороны он выглядел как промах, но на самом деле был точно направлен в кого-либо из игроков команды противника. Так же зачастую действовали бойцы и в схватке за брошенный Верховным мяч.