Пришелец

Она решила, что сейчас носилки внесут внутрь башни, закроют дверцу, шаман совершит обряд, дабы дух сожженного покойника не причинил племени какого-либо вреда, а затем бросит горящий факел в кучу хвороста у подножия. Жрецы маанов рассказывали о племенах, где сжигают своих мертвецов, но всегда смеялись над этим обычаем, говоря, что дух не сразу покидает тело, а некоторое время скитается в поисках подходящего вместилища и возвращается в оставленный им труп, до тех пор пока не обретет новое обиталище. И потому, если умерший, по мнению жрецов, был достоин нового воплощения, к его могиле еще долгое время приводили рожениц, ощутивших первые схватки, и они извергали младенца прямо на склон могильного холма. При этом жрецы всегда точно определяли, кто появится, мальчик или девочка, и никогда не ошибались в том, на чью могилу надо положить стонущую роженицу. И потому Тинга верила, что, если тело человека после смерти сжечь, его дух, сперва изгнанный из привычного жилища жаром огня, а затем не сразу нашедший достойное вместилище, непременно обрушит свой гнев на тех, по чьей вине он стал бездомным скитальцем. В силу деревянного креста и дымящейся в руках падре стеклянной плошки она не верила и потому, глядя через плечо на угловатый неуклюжий танец шамана и слушая костяной клекот нашитых на его накидку челюстей, лишь плотнее прижималась к Бэргу. При этом она вдруг ощутила в себе некое иное, доселе незнакомое ей чувство, начисто вытеснившее последние остатки страха. Оно, впрочем, вначале тоже испугало Тингу своей необычностью; ей вдруг показалось, что грудь начала набухать, что тугая струя темного жара прорвала какую-то невидимую преграду на дне ее живота и устремилась в лоно, наполнив его ритмичным пульсирующим биением сердца еще не зачатого младенца. Она подняла глаза и посмотрела на лицо Бэрга, озаренное кровавыми бликами полыхающих бревен. Губы Тинги вдруг сами собой зашептали горячие, нежные, счастливые слова в его курчавую, пропахшую дымом и потом бороду, но Бэрг не ответил, а лишь плотно, почти до боли, стиснул пальцами ее плечо, не сводя глаз с шамана. Тинга оглянулась. Угловатый силуэт колдуна-шечтля уже не возвышался над носилками, а как бы накренялся над ними, широко раскинув в дрожащем, озаренном кольцом пламени воздухе темные лохматые крылья своей мантии. Неистовый грохот барабанов внезапно стих, как бы вознесшись до столь высокой точки, где уже не только невозможен, но и не нужен никакой звук. Шаман отбросил в сторону гладкий человеческий череп, и тот с вкрадчивым ритмичным шарканьем покатился по плотно утоптанной площадке. Затем шаман резким движением скинул с плеч мантию, и она упала к его ногам, сухо щелкая нашитыми челюстями. И вдруг Тинга увидела, как его худое, туго обтянутое кожей тело оттолкнулось от земли, повисло в воздухе, а затем медленно и плавно опустилось вниз, накрыв собой приготовленного к сожжению мертвеца.

Тишина установилась страшная. Кони под всадниками перестали рыть копытами рыхлый влажный песок, и Тинге даже показалось, что языки пламени на миг замерли, образовав над бревнами неподвижный зубчатый рисунок. Она увидела, как по острым, чуть ли не прорывающим тонкую кожу позвонкам шамана змейкой пробежала быстрая суставчатая судорога, как задвигались широкие татуированные лопатки, как несколько раз мощно вздулась и опала клетка ребер, оплетенная сухой паутиной подкожных жил. Барабаны молчали, и лишь звуки мерных глубоких вдохов шамана перемежались с длинными свистящими выдохами. Тинга видела, как попеременно то вспухали, то вновь опадали рельефные мышечные узлы на его спине, словно там, под кожей, шла жестокая схватка каких-то мягких, лишенных панциря крабов, поднявшихся из глубин человеческого нутра на время линьки.

И вдруг она увидела, как большой палец на ноге Гусы чуть дрогнул и мелко затрепетал, словно обжегшись о раскаленный докрасна камень. В тот же миг к шипящему свисту шаманского выдоха добавился сухой короткий удар по барабану, от которого босая ступня мертвеца дернулась и сморщилась, как если бы ей случилось наступить на пчелу. Шаман со страшным шумом втянул в себя воздух и стал медленно, с глухим утробным хрипом вдувать его в приоткрытые пепельные губы покойника.

Страшный внезапный треск множества барабанов подхватил и тут же заглушил этот хрип, над дотлевающими бревнами взметнулись рваные клочья ярко-желтого пламени, шаман резким движением рук косо скинул с носилок свое тощее тело, и Тинга увидела, как вздрагивают веки Гусы, пытаясь скинуть привалившие их камешки. Черные пальцы, сплетенные на мускулистом, но уже слегка вздутом от жары животе, зашевелились, оживающие ладони нащупали толстую шероховатую палку креста и переломили ее, как соломинку. Отпрянувший от воскресающего покойника шаман лежал чуть поодаль, уткнувшись лицом в песок и обхватив руками наголо обритую голову. Он не вздрогнул даже тогда, когда обломок креста, отброшенный судорожным взмахом ожившей руки, воткнулся между его лопатками и отскочил, оставив на коже рваную темную рану.