Приручить Цербера

Этой речью Майка завоевала Настю окончательно.

Собравшись, они отправились на обед, который организовали на открытом воздухе, на террасе в саду, в котором росли яблони, ягоды, цветы. Благодать.

Настя подошла к Даниле и поблагодарила за то, что привез с собой интересного собеседника.

— Правда, Майка расстраивается, что ты стал рассеянным. Может, старость? Поел бы ягод в саду, восстановил витаминный баланс.

Летов тяжело вздохнул, молча признавая поражение еще до начала раунда. Он ни словом не заикнулся о пожарниках и прочих неудобствах, которые Настя создала ему накануне. Она тоже решила не вспоминать вчерашний день.

За обедом помощница депутата Лупатова стала нести чушь о том, что бедным депутатам, вроде ее босса, трудно живется, ведь им не платят зарплату. Выживают, родимые, на хлебе и воде, из доходов от основной работы. Патриоты, за родину готовы последнюю рубашку снять.

Сначала Настя слушала молча, постукивая босоножкой о деревянный пол. Она неимоверным усилием не вмешалась в монолог даже тогда, когда Лупатов поддержал свою помощницу подмигиванием и сказал, что снимать рубашку сегодня он не собирается — они ведь в приличном месте. Депутат был человек умеренно упитанный, загорелый, с буйной гривой светлых волос с проседью.

Сдерживало Настю присутствие Прохорова с женой, которые просто-напросто не обращали внимания на разговоры гостей и наслаждались солнцем. Ясное дело, не могли же они выставить блондинку в лес или выбросить в реку.

Но потом гостья сказала, что приветствует предложение Лупатова ввести налоги для москвичей на поддержку депутатских инициатив, вроде строительства жилых домов для малообеспеченных политиков. Мол, слугам народа это добавит мотивации. «Чего?» — подумала Настя.

— Налог можно назвать — на благотворительность. Это ведь все для родины, для дела, — не успокаивалась блондинка. — Депутатов в Мосгордуме всего сорок пять, ну что этим москвичам стоит скинуться на благое дело?

— То есть горожане должны построить дома тем, кто на самом деле должен строить им? — резкий голос Насти прервал воркование Лупатова с помощницей. — А какие еще инициативы мы должны оплатить? Лечение на Бали?

Депутат, которому было лет пятьдесят пять, хмыкнул на Настино невежество.

— Тебя ведь Анастасией зовут? Терехова? — уточнил он. — Ты еще молодая, зеленая, не понимаешь таких вещей.

— Каких? Бессовестных? Вы хотите и с собственного бизнеса доход иметь, и негласную зарплату с налогов получать. Это же очевидно. — Она повысила голос и потянулась за бокалом с соком, чтобы занять руку. Когда она спорила, ей всегда хотелось активно жестикулировать, и она старалась не развернуть что-нибудь на столе.

Лупатов зло засмеялся на ее выпад и обратился к Прохорову:

— Вот так балуют детей айфонами и кабриолетами, а потом эти дети учат жизни нас — тех, кто огонь, воду и медные трубы прошел. — Он снова повернулся к Насте и пожурил ее, помахав коротким пальцем: — Не доросла, чтобы о таких вещах рассуждать.

«Медные трубы ты явно не прошел, застрял в них по самое не хочу», — подумала Настя.

— Другие аргументы, помимо моего возраста, у вас есть? — завелась она. — Какой у вас доход от бизнеса?

Лупатов нахмурился, во взгляде промелькнуло предупреждение.

— Поменьше, чем у твоего отца, уж поверь.

— Да что же вы все на личности переводите. Ваше предложение — о налогах для москвичей… Вы отрицаете, что это обходная зарплата на личные расходы?

— А мир не делится на белое и черное. Что одному зло — другому добро, — вспылил Лупатов, вылив на Настю лицемерный бред. — За все нужно платить, и люди за заботу тоже должны. Я ведь не о себе пекусь, мне денег хватает, а о тех коллегах, которые своего бизнеса не имеют и работают профессорами за спасибо.

— Так может стоило бы внести предложение, чтобы профессорам подняли зарплату? Или вы суть проблемы трогать не рискуете, предпочитая окольные пути — легче ведь барщину для населения ввести. Поздравляю, инициативный.

Лупатов побагровел и, медленно поднявшись, стал на Настю кричать, да так, что седая грива ходуном ходила. Он заявил, что у него столько влияния и власти, что ей и не снилось, и какую — то Терехову выслушивать не собирается. Что она не уважает старших и должна извиниться. А если она не извинится, то ноги его не будет в этом доме, и что Прохоров пригрел на груди змеенышей. Змееныши — это Настя, стало быть.

У Аиды дрожали руки от адреналина, и она набрала полные легкие воздуха, чтобы ответить еще громче, но вдруг ее взгляд натолкнулся на Цербера. Тот сидел и увлеченно следил за перепалкой. И в его глазах Настя не увидела осуждения или недовольства. Он смотрел так… так необычно, что она, будто зачарованная, выдохнула и, поднявшись, ушла с террасы.

Нерастраченная энергия в ней все еще клокотала, когда в тихой гостиной ее нашел Валентин Геннадьевич. Один только его вид обычно успокаивал, чистая магия.