Гнев герцога был отвратителен. Благо, никто из чужих его не видел, и он дал волю своим чувствам.
Сперва он решил арестовать королеву прямо в Вестминстере. Взломать двери аббатства и вытащить «эту вонючую семейку»!
Но приближённые, хоть и трепетали перед Глостером, всё же сумели отговорить его от такого опрометчивого шага. Ведь вокруг Вестминстерского аббатства днём и ночью стояли толпы любопытных, которые хотели взглянуть на королеву и маленького принца и пожелать им счастья.
— Ваше высочество, — уговаривал Ричарда лорд Хастингс, влиятельный вельможа, которому Глостер последнее время не доверял, но не мог к нему не прислушиваться. — Вам долгие годы жить в этой стране и участвовать в управлении ею. Каким вы желаете остаться в памяти народной? Извергом, взламывающим двери главной святыни королевства, чтобы вытащить оттуда женщину с детьми? С таким грузом на совести долго не протянешь. И если, не дай бог, поднимется восстание, многие отвернутся от вас!
Эти слова дорого обошлись Хастингсу.
— Я знаю, откуда идёт всё зло предательства! — вопил Ричард. — Знаю, кто таится под той колодой!
Глостер указал скрюченным пальцем на дубовую колоду, которая испокон веку валялась у дверей дворца в Тауэре. На ней мясники рубили бараньи туши к обеду.
— Змея! — кричал Ричард. — Вот она, змея в моём доме! Заговор!
Он бился, как волк, попавший в капкан, и друзья стали удерживать его, думая, что герцог и на самом деле в страшном гневе.
Но даже самые близкие к Ричарду люди не знали, как отлично он умел изображать гнев, милость и даже любовь. Иногда он просыпался ночью, и ему казалось, что его жертвы — люди, убитые по его приказам, — сходятся к его ложу и грозят страшной местью. Тогда он начинал умолять призраков и так убедительно клясться, что он всё делает только ради государства и народа, что привидения смиренно убирались в царство теней.
И сейчас, безумно дёргаясь и крича об измене, на самом деле он вёл довольно простую и гадкую игру.
Потому что рядом с Хастингсом, осмелившимся предупредить герцога, стоял старенький епископ Йоркский, тот самый, кто впустил королеву в Вестминстерское аббатство и помешал Ричарду схватить младшего наследника престола. И гнев, направленный против Хастингса, должен был ударить и по епископу.
— Если вы обвиняете меня в измене, — сказал лорд Хастингс, — то я прошу судить меня высоким королевским судом, и пускай все в королевстве узнают, изменник я или нет.
— И что же, — вдруг тихо, почти шёпотом, спросил Глостер, — неужели здесь кто-то считает… Неужели кто-то думает, что изменников надо судить, а не кинуть бродячим псам?
Герцог повернулся к епископу Йоркскому. Он смотрел на старика так, будто ждал ответа именно от него. Сейчас же!
И епископ заговорил. И сказал именно то, чего от него ждал Глостер.
— По законам королевства, — твёрдо произнёс священник, — знатного лорда нельзя казнить без суда. Мы живём в великом государстве, а не в бандитской пещере.
— И это говорит мне священник, который укрывает у себя подлую, продажную… — Тут Ричард оборвал свою речь и как будто забыл о Вестминстере.
Он оглядел своих вельмож и спросил:
— Кто-то ещё хочет суда для лорда Хастингса?
И ни один из лордов не осмелился поддержать епископа.
— Спасибо, друзья, — сказал Глостер и смахнул со щеки набежавшую слезу. — Спасибо! Другого я от вас и не ожидал. А заговорщиков приказываю немедленно казнить!
Все замерли, словно поражённые громом. Такое было немыслимо. Тем более что никто не сомневался: ни Хастингс, ни епископ Йоркский ни в чём не виноваты. Их арест и казнь только ухудшат репутацию герцога. Зачем ему это понадобилось?
Но, разумеется, никто из его приближённых не смел и слова сказать. Нрав герцога знали все.
По знаку Ричарда в зал вошли его гвардейцы.
Лорд Хастингс и епископ старались не поддаваться страху.
Но когда их повели к выходу, ноги у старого священника подкашивались.
— Сэр Джеймс Тайрелл! — позвал Ричард. — Епископа отведёшь в подвал, и пускай сидит на воде. Помрёт — жалеть не будем.
Вперёд вышел грубого вида сильный, коренастый мужчина в чёрном камзоле. У него была короткая, лопаткой, борода и стриженные скобкой чёрные волосы. Глаза прятались в глубоких глазницах.
— А что делать с лордом Хастингсом? — спросил Тайрелл.
— Я не сяду за трапезу, пока он будет жив, — ответил Ричард. — А на том свете пускай добивается своего справедливого суда!
Глостер захохотал. Нарочито громко и даже пронзительно. Но глаза его оставались холодными и внимательными, они буквально вцеплялись в лица придворных, стоявших вокруг, и вельможи начинали вторить герцогу. Им хотелось плакать, бежать из Тауэра… Но они смеялись и даже хохотали.
Хастингсу связали руки за спиной, голову его положили на колоду, что лежала у дверей, и сам Тайрелл одним ударом отрубил её. А когда после обильного и шумного обеда пьяные вельможи расходились из Тауэра, они в ужасе замирали перед обезглавленным телом самого знатного барона королевства.
Ричард запугивал всех — и друзей, и врагов. Но планы его шли куда дальше.