Принцип неопределенности

Оно вернулось к нему спустя полчаса, но уже в компании с болью в груди и неприятным чувством в районе правой щеки. Первое, что он увидел, был яркий свет, но не в конце тоннеля, а в занимавшем одну из стен спальни зеркале. Как понял Серпухин, он лежал, свернувшись клубочком, в их супружеской кровати и тихо поскуливал. Над ним с озабоченным видом склонились трое. Алиску Мокей узнал сразу, второго, бритого, с бульдожьей челюстью, тоже, похоже, где-то видел и почему-то испытывал к нему острое недоброжелательство, в то время как третий мужчина, обладатель поросшего редкой бородкой лица и белого халата, был ему совершенно незнаком. Он-то Серпухина и тормошил:

— Как вы себя чувствуете?..

— Да пустяки, обычный нокаут, — басил между тем бритый. — Он ручонку-то выкинул, а у меня отработанная реакция, в крови это у меня: правой хук и тут же левой в челюсть. Хорошо, вовремя сдержался, а то бы…

Что «а то бы», биндюжник не договорил, но и без его пояснений было понятно, что врач Серпухину уже не понадобился бы, разве что патологоанатом.

В глазах Алисы читалось искреннее сочувствие:

— Мока, дорогой, как ты? Я боялась, что он тебя убил…

— Не он, ты! — простонал Мокей, прикладывая ладонь к разбитым губам.

— Вот и отлично, — улыбнулся обладатель белого халата и, обхватив пальцами запястье Серпухина, проверил его пульс. — Жить будет! Вы уж тут как-нибудь сами разбирайтесь, а я пошел…

Провожавшая доктора до дверей Алиска что-то благодарно ворковала, запихивала ему в карман зеленую бумажку. Тот притворно хмурился, давал на ходу последние указания, как поддержать в больном угасающую жизнь. Мокей отвернулся к окну. Болели грудь и челюсть, было трудно дышать. Что-то говорила вернувшаяся в спальню Алиса, приглушенно гудел бас боксера, но Серпухин старался не слушать.

— Подлая, подлая, подлая! — повторял он одними губами, все сильнее смыкая веки, как если бы хотел отгородиться от обошедшегося с ним несправедливо мира. Любое, даже самое малое движение отзывалось болью. «Точно, ребра! — понял Мокей. — Эта скотина сломала мне ребро, а то и два». Когда-то, учась в университете на историческом, он развлечения ради заглядывал в Первый медицинский и даже кое-что познал. Впоследствии, когда перед ним распахнула свои объятия армия, это помогло ему пристроиться в медсанбат. С сердобольными сестричками — некоторые из них были очень даже ничего — ив обществе интеллигентных врачей коротать срок было куда приятнее, чем маршируя с полной выкладкой по пыльному плацу. Хорошие были времена, легкие и, главное, беззаботные, жаль только прошли… «Два ребра поломано, а может, даже три! — все больше проникался к себе жалостью Серпухин. — Эх, забыть бы обо всем на свете и оказаться на койке в родном медсанбате! Как ее звали?.. Ах да, Зина! Зинка бы за мной ходила, а заодно уж и перевязывала. Руки у нее были нежные, умелые…»

Опустившаяся на колени Алиска заглядывала ему в лицо:

— Мока! Ну, улыбнись, Мока! Он же не нарочно, у него работа такая…

— Скажи этому типу, чтобы убирался, — голосом диктующего последнюю волю умирающего простонал Серпухин.

Однако Алиса с мужем не согласилась:

— Но позволь, ведь есть же приличия! Нельзя так просто гнать человека из дома…

— А соваться к жене, стоит мне шагнуть за порог, это можно? — отпарировал Серпухин. — Вон!

Придерживая ладонью поврежденную часть грудной клетки, он попытался сесть на кровати, и это ему удалось. Алиска перешла на шепот:

— Зачем ты так, у него же рефлекс, как у собаки Павлова. Неужели не ясно? Его так учили. Ну, зашел человек попросить коробочку спичек, к чему делать из этого трагедию?

Отголоски боли на лице Серпухина смешались с гримасой сарказма:

— Ну да, в темном костюме и с бутылкой шампанского! А спички? — поинтересовался Мокей, проявляя чудеса формальной логики. — Он же боксер, значит, не курит, а в доме электрические плиты…

Этот классический образчик дедуктивного мышления поставил жену в тупик, но лишь на краткое мгновение:

— Он… он хотел зажечь свечу и послушать при ее дрожащем свете ноктюрн Шопена! Виктор — тонкая, ранимая натура…

Серпухину препирательство с женой успело надоесть:

— Сделай милость, не держи меня за идиота!

Алиса его не слушала, ею владело вдохновение:

— Он, между прочим, поет в мужском хоре и как раз собирался на репетицию, поэтому и в вечернем костюме…

— Ну да, — делано удивился Мокей, — ночью? Боюсь, если хорошенько поискать, здесь можно найти всю его капеллу, причем большую, академическую! Ладно, хватит, я устал! Собирай свои манатки и убирайся на все четыре стороны, там и репетируйте. Видеть тебя не могу!