Принцип неопределенности

— Нет, экселенц, — с готовностью отрапортовал слуга, — ничего особенного там не происходит! — Едва заметно замялся. — Если не считать…

— Ну же, Джеймс, об этом-то я вас и спрашиваю!

— Этот мужчина, сэр, что спал пьяным в гостиной, женщина называла его то Серпухиным, то свиньей…

Смею заметить, сэр, он как две капли воды похож на вашего бывшего тайного советника…

Нергаль не скрывал своего удовольствия:

— Совершенно верно, Джеймс, совершенно верно! Серпине пришло время послужить нашему делу в человеческом обличье. Умный и находчивый в качестве моего приближенного, он, надеюсь, проявит свои способности и в мире людей, поможет нам выявить в чистом виде природу зла. Как и все живущие на Земле люди, Серпина не будет помнить свои предыдущие жизни, как не будет дано ему знать о его службе в Департаменте Темных сил. Такое знание не только не пошло бы нам на пользу, а элементарно сорвало задуманный мною эксперимент, от которого, признаюсь, я ожидаю очень многого. В сугубо человеческой природе Серпины — а теперь уже Серпухина — со всеми присущими ей пороками и недостатками и кроется залог успеха операции. Поместив нашего подопытного под пресс жизненных обстоятельств, мы, словно из масличных семян, выдавим из зародившихся в его душе зерен зла ту субстанцию, которая способна отравить жизнь всего человечества. На примере Серпухина мы научимся культивировать эти семена, в то время как сам он станет их сеятелем…

Как если бы его посетила неожиданная мысль, Нергаль вдруг замолчал, повернулся к камердинеру:

— Что-то я запамятовал, Джеймс, чья это проделка — написать на коврике чистилища про жизнь и чистые ноги?

— Шепетухи, экселенц! — пришел ему на помощь камердинер, как если бы все это время ожидал услышать именно такой вопрос. — Эти слова придумал и написал Шепетуха, мелкая темная сущность, пребывавшая на Земле в должности уездного лешего. В последнее время, лет так сто — сто пятьдесят, он находился в непосредственном распоряжении вашего тайного советника Серпины…

— Спасибо, Джеймс, теперь припоминаю! — усмехнулся начальник Службы тайных операций. — А что, способный малый, придумано неплохо!..

Ступая неслышно по паркету, Джеймс приблизился, сообщил, конфиденциально понизив голос до шепота:

— Позвольте вам напомнить, экселенц, Шепетуха, как и ваш бывший тайный советник, был признан виновным в провале операции и показательно наказан. Вместе с ним мотает срок его подельник Ксафон, служивший в Департаменте Темных сил в ранге мелкого беса…

Начальник Службы тайных операций удивленно поднял брови.

— Не знал, что вы владеете феней, Джеймс! Ну и где же эти проходимцы, как вы выразились, «мотают срок»?

Камердинер позволил себе ироничную улыбочку:

— В женском туалете на железнодорожной станции Савелово, сэр! Служат ручкой и цепочкой для слива в унитаз воды…

Нергаль веселости слуги не разделил.

— Я бы на вашем месте не стал подтрунивать над коллегами, Джеймс! Кому-то ведь надо делать и эту работу. И никогда не забывайте, что коврик для вытирания ног может быть и черного цвета…

Не глядя больше на мелко дрожащего камердинера, начальник Службы тайных операций пододвинулся к камину и протянул к огню маленькие, холеные руки.

— Вызвать ко мне!

— Всех… всех троих, сэр? — заплетающимся от страха языком переспросил камердинер.

— Вы глупеете на глазах, Джеймс! Только Шепетуху и Ксафона. Времени мало, вызовите их до вчера, скажем, где-то в полдень, в музей мадам Тюссо, — и, повернувшись к слуге, с издевкой добавил: — Не знаю, чего вы так испугались, как будто никто и никогда в жизни не вытирал о вас ноги! В мире людей, Джеймс, это дело до банальности будничное…

3

Что бы злые языки ни говорили, а дела в стране потихоньку налаживаются. Вот и на станции Савелово Московской железной дороги открылся новый туалет. В старый, не то что войти, мимо пробежать было тошно, так был загажен несознательными гражданами. Бывало, пролетит над ним какая беззаботная птаха и падает если не замертво, то без чувств на радость поджидающим такой оказии местным кошкам. Теперь же, когда с отправлением естественных надобностей разобрались, высвободилось время заняться и другими насущными проблемами. Так, шаг за шагом, глядишь, и вся жизнь изменится к лучшему, надо только верить в светлое будущее и ждать.

К поезду, кукушке в четыре вагона, уже прицепили старенький тепловоз. Он стоял под парами, готовый тянуть лямку аж до самого Углича, когда Вера Спиридоновна толкнула локтем свою товарку-проводницу. От дощатого, выкрашенного в зеленый цвет здания вокзала еще тянулись с рюкзаками пассажиры, так что времени оставалось в достатке.

— Слышь, Зинк, я на минутку отлучусь, — сказала Вера Спиридоновна, — а ты глянь за моими, чтоб без билета не лезли…

И пошла через пути к длинному, выкрашенному светлой краской сарайчику.