По коридору идет дочка Женечка. Ей тоже жарко и она тоже идет купаться.
– Что тут у вас? – Женечка заглядывает в комнату.
Она смотрит на неподвижного папу и на маму с бумажной «дубинкой» в руке.
– Мы муху ловим, – улыбается Наташка.
– Какую муху? – удивляется Женечка. – Тут нет никакой мухи.
Наташка громко смеется. Она бросает журнал и бежит по коридору.
– Стой! – я бегу следом.
Но Наташка успевает закрыть дверь в коридоре на замок.
– Открой дверь, – кричу я.
– А зачем ты мне врал про муху? – смеется за дверью Наташка.
– Как это врал? Ты же видела, я терпел все твои издевательства.
Наташка молчит.
– Открой дверь!
– Знаешь, если честно, то я только потом поняла, что ты не врал, – говорит Наташка. – Наверное, к тебе и в самом деле прилетает какая-нибудь сумасшедшая муха.
– Тогда почему ты не прекратила свои издевательства?
– Потому что у тебя было очень глупое лицо, – Наташка снова смеется. – А, кроме того… Знаешь… Ну, ты же писатель.
– Ну и что?!
Жена молчит. Я возвращаюсь в вою комнату.
С порожек меня окликает Женечка:
– Пап, а ты станешь когда-нибудь классиком?
– Нет.
– Почему?
Потому что у меня глупое лицо, потому что мои скомканные рассказы летят в мусорную корзину вместе с сигаретным пеплом и потому что меня только что избили журналом, в котором напечатали мой самый лучший рассказ. Господи, я бы согласился с любой критикой, но только не с такой!..
Я падаю на тахту и долго смотрю на чистый лист бумаги. Я думаю о нелегкой писательской судьбе. Нет-нет!.. Я думаю о трагической писательской судьбе.
Впрочем, ладно… Пора работать. Пора-пора-пора работать над настоящей трагедией. И такой, чтобы весь мир ры-ы-ы-ыдал!
Я беру в руки авторучку… Так, с чего бы начать?
… Из-за пепельницы на меня снова смотрит бандитская физиономия мухи.
Я лежу, уткнувшись носом в подушку. Руки Наташки нежно массажируют мою спину. Мне хорошо, то есть я просто балдею.
– Ой же, мамочки!.. – громко говорит в прихожей подруга жены Зойка.
На пол, с характерным стуком, падает сапожок.
– Дурацкий замок снова сломался, – поясняет Зойка, заходя в зал. – Слышь, Леха, ты, чем сейчас занят?
Я приоткрываю один глаз и мычу в подушку:
– Кайф ловлю. А что?
Зойка садится в кресло. Она смотрит на Наташку, потом на меня и усмехается.
«Подумаешь, идиллия», – читаю я в пренебрежительном взгляде Зойки.
– В общем, так, люди, – лицо Зойки становится серьезным. – Я целую неделю ангиной проболела. Не была ни на одной репетиции. А спектакль уже завтра. Леша, мне срочно нужен сценический болван. В общем, ты несколько раз говоришь: «Дорогая, деньги – самое важное в жизни», а я – все остальное.
Я уточняю:
– Спектакль о любви?
Зойка жмет плечами:
– Да, а что?
Я открываю второй глаз:
– Эротика есть?
Зойка жмет плечами:
– Возможно. Но ты будешь только сценическим болваном, понимаешь? Стой, молчи и время от времени произноси свою дурацкую фразу о деньгах.
Наш диалог с Зоей быстро перерастает в спор. Я пытаюсь убедить ее, что для того, чтобы войти в роль болвана мне нужно знать свою роль по-настоящему.
– Это как по-настоящему? – возмущается Зойка.
Я улыбаюсь:
– Поцелуи в спектакле есть?
Мы переходим на повышенный тон.
– Есть, а что?!
– Ага!..
– Что ага?!
– Ничего. Кстати, я уже читал эту идиотскую пьесу. Твоя героиня во втором акте теряет сознание и ее безостановочно целуют… Нет, буквально покрывают поцелуями. Я хочу начать с этой сцены.
Зойка слегка краснеет:
– Хам!
Наташка смеется и похлопывает меня по спине:
– Зойка, не бойся. Лешенька все равно не встанет.
Зойка удивленно:
– Почему?
Наташка:
– Он еще не хрюкнул.
Точнее говоря, не всхрапнул. Я теряю интерес к разговору. Если поцелуев не будет, то зачем мне играть какого-то болвана? Дремота подбирается ко мне все ближе и ближе.
Зойка продолжает возмущаться:
– Как это? А зачем твоему мужу хрюкать?
Наташка снова смеется:
– От удовольствия, понимаешь?
Заботливые и нежные руки Наташки скользят вверх-вниз… Мне интересны только эти ласковые руки и больше ничего.
Сквозь наваливающийся сон я слышу объяснения Наташки:
– Лешенька много работал. Он устал. Теперь Лешенька отдыхает и не встанет, пока не похрюкает от удовольствия.
Зойка громко и возмущенно говорит:
– Любой мужик – конь, а не свин. Мужик должен пахать-пахать и пахать.
Наташка:
– Зоя, солнышко мое незамужнее, одно дело, когда ты берешь коня в аренду на время и совсем другое, когда приобретаешь его на всю жизнь.
Зойка говорит громко и явно мне:
– Слышь, свин, ты там еще долго балдеть собираешься?
Я молчу… Ловля кайфа – почти работа. Она отнимает все силы.
Руки жены снова скользят вверх-вниз. Замирают. Снова скользят… Блаженство!
Проходит минута, и Зойка нетерпеливо спрашивает:
– Ну?!.. Скоро?
Я улыбаюсь… Ага, жди! Конечно, я могу хрюкнуть прямо сейчас. И еще как могу!.. Но я – мужчина. И я могу запросто справиться с собой.
Я слышу, как под Наташкой чуть скрипит стул. Ее руки на мгновение исчезают куда-то… Но тут же возвращаются.
– Солнышко мое толстое и ласковое! – очень нежно шепчет мне Наташка. Ее руки скользят к моим бокам. – Кстати, ты кушать хочешь?
– Да-а-а…