Принцип анекдота

Наташка уходит…А я снова смотрю на чистый лист бумаги. И я снова думаю о драматической судьбе писателя, а не о двух котах и тазике. Да, рано или поздно, но я напишу великий роман о непонятом гении. Кажется, я сказал, что читатель заплачет? Нет, он просто захлебнется в слезах! Может быть, мне даже дадут премию, но как истинному таланту – посмертно. Я могу себе представить, как тогда будет рыдать несчастная Наташка, не сумевшая при жизни оценить своего гения-мужа.

Но пока… Я смотрю на чистый лист бумаги.

Кстати, почему мне до сих пор не принесли мой кофе?

Поживее там, пожалуйста!..

Муха

Как я пишу?.. Полулежа на тахте. Сзади – большое окно и подушка за спиной. На тетрадь падают яркие, солнечные лучи. За открытой дверью моей маленькой комнаты еще одна дверь в коридоре, она ведет во дворик. Там, снаружи, – тень от деревьев и ведра с водой на порожках веранды. Если встать с тахты и сделать четыре шага, можно принять освежающий «душ» из кружки.

Очень жарко… Июль. Все двери открыты настежь.

Я смотрю на чистый лист тетради. О чем я думаю?.. Мне очень хочется написать рассказ о трагической судьбе писателя.

А на порожках ( то есть совсем-совсем близко) жена Наташка обливается водой.

– Иди сюда, тюлень! – зовет Наташка.

– Я занят.

Жена смеется:

– Ерундой ты занят, писатель.

Нет! Я очень и очень надеюсь, что не ерундой. Трагедия в жизни писателя встречается очень часто и она, эта трагедия…

Вдруг – дз-з-з!.. Муха. Интересно, откуда она? Наташка слегка помешана на чистоте и в нашем доме нет мух. Но все равно – дз-з-з!.. Муха большая и серая. Она садится на пепельницу. Потом муха смотрит на меня.

Ну, что уставилась, насекомое?!.. Я барабаню авторучкой по тетрадке. Исчезни, отсюда!

Муха отрицательно качает головой, ныряет в пепельницу и снова – дз-з-з!.. Окурки шевелятся и из стеклянного вместилища никотина б\у во все стороны летит пепел.

Ого!.. Это что, сумасшедшая муха? Наверное, у нее окуркомания и патологическая тяга к охлажденному никотину.

Я шлепаю ладонью по пепельнице. Она чуть не сваливается на пол и чистое покрывало тут же украшает пепел и несколько окурков.

– Что б тебя!.. – громко говорю я.

– Ты что ругаешься? – спрашивает Наташка.

– Тут муха прилетела…

Я слышу шлепанье босых ног. В комнату заходит жена.

– Где муха? – грозно спрашивает она.

Мы оба осматриваем тахту, а потом всю комнату. Но мухи почему-то нигде нет.

– А кто пепел на покрывало высыпал? – возмущается Наташка.

– Муха.

Жена недоверчиво усмехается… Она приподнимает пепельницу и стряхивает с покрывала буро-серый порошок. Потом берет со стола журнал и вырывает из него страницу.

– Ты что делаешь? – кричу я. – Там же мой рассказ!

Наташка молча, с помощью вырванного листка, справляется с пеплом на полу.

Потом она поднимает голову и белозубо улыбается:

– За совком идти не хочется… Жарко!

Жена уходит… Наташке нравится «принимать ванны» из кружки в жару.

Я возвращаюсь на диван. Но почти тут же появляется муха: дз-з-з!.. Муха снова роется в пепельнице: дз-з-з!..

Что слышит Наташка? Мой откровенно возмущенный вопль и звон упавшей на пол пепельницы.

В комнату просовывается мокрая голова жены:

– Ку-ку!.. Что, опять муха?

– Да.

– Врешь, писатель.

– Честное слово.

Наташка входит в комнату на цыпочках. Она оглядывается вокруг с грацией пантеры готовой к прыжку.

– Цыпа-цыпа-цыпа! – зовет Наташка муху.

Но муха пропала. Ее нет даже под тахтой и в маленьком шкафу. Во взгляде жены уже откровенное подозрение. Наша дуэль «глаза в глаза» заканчивается ничем. Наташка вырывает из очередного журнала, очередную страницу, чтобы убрать пепел.

Я молчу.

Наташка смотрит на меня и улыбается.

– Тут, на страничке, твое имя напечатано, – она показывает мне журнальный лист. – Ерундовый у тебя рассказик получился, я его читала.

Я молчу. Жена заканчивает свою работу, ставит пепельницу на место и уходит.

Я смотрю на тетрадку… О чем я думаю, рассматривая чистый лист бумаги? О трагедии. Я уже чувствую, как описание трагической судьбы писателя вот-вот хлынет потоком чернил из моего пера… Еще чуть-чуть и…

Из-за пепельницы выходит муха.

Я издаю слоновий рев:

– Убью, нечисть!

Пепельница летит на пол. Возвращается Наташка. Она внимательно осматривает комнату.

Неожиданно жена говорит:

– Замри, сочинитель.

Ее взгляд скользит туда-сюда над моей головой. Я послушно превращаюсь в столб.

Жена хищно улыбается и тянется рукой к столу – к стопке журналов и газет. Наташка медленно свертывает в трубочку самый толстый и красивый журнал. Кстати, там тоже напечатали мой рассказ. Я ясно вижу на бумажной «дубинке» свое имя.

– Там мой рассказ, – тихо шепчу я жене.

– Где? – бездумно спрашивает Наташка.

У нее пустые глаза тигрицы перед прыжком. Она крадется вперед. Ради убийства ехидной мухи я молча соглашаюсь на святотатство. Наташка медленно поднимает журнальную «дубинку»… Я закрываю глаза.

Бац!.. На мою голову обрушивается скользящий удар.

– Все?! – радостно спрашиваю я.

– Нет. Глаза запахни, беллетрист.

Бац-бац!..

– Ну?!..

–Терпи, писака, – говорит жена. – Может быть, тебя в гении запишут.

– Какие гении?

– По ловле мух.