Принц Вианы

Бойцы сьера Вото в цветах Кантабрии: котта до середины груди синяя, ниже — красная. Синее и красное поле разделяют волнистые белые полосы, нашитые на синее поле понизу. Выше — кораблик с одним парусом. На красном поле — белый круг, внутри которого округлая же пятилучевая свастика. Шоссы соответственно синие и красные. Саншо одет так же, только у него около каждого плеча еще по голове каких-то святых вышиты.

Вот такая у нас попугайская компания — глаза радует при примитивности одного фасона одежды для всех. А все для того, чтобы на поле боя видеть четко своих бойцов и отличать чужих. Надежной оптики пока нет. Все полководцы только на собственные глаза и надеются.

Военное сословие в гербах и геральдических цветах разбирается неплохо, но только в своем районе. А для того, чтобы в такой важной в это время науке геральдике знать все, есть специально обученные люди — герольды[160]. Их знания настолько ценны в это время, что они, вместе со своими помощниками — персеванами[161], лица неприкасаемые для всех. Даже на поле боя. Их послами посылают к врагам: «И его устами я говорю тебе…» Подозреваю, что посольская неприкосновенность именно от герольдов и проистекает.

А еще они судьи на рыцарских турнирах.

Кстати, и кто победил в реальном сражении, определяли именно герольды. С обеих сторон совокупно.

Шоссы, шоссы; что-то с ними надо делать. Нет, действительно, сложно, что ли — отделить носки от штанов, пришить снизу примитивные «тормоза» и пользоваться портянками. Тяму не хватает? По крайней мере, когда ходишь в сапогах, а не в туфлях, которые тут смешные до безобразия — мечта ереванского сапожника: узкие носы по полметра.

Подумал и припряг Микала к стирке всех своих шоссов и котт, чтобы ему служба медом не казалась. Нижнего бельишка стараниями служанок Иоланты пока у нас достаточно для смены, а в Нанте прачек наймем.

И своим стрелкам я приказал стираться по очереди. Остальных пахоликов пусть их рыцари пасут. Вассал моего вассала — не мой вассал. Пока…

Для ран больного что самое главное?

Здоровый сон.

Вот и меня сморило, на солнышке лежачи.

И приснился мне дивный сон из прошлой жизни, как бодались в университете два профессора по поводу, чей аспирант должен остаться на кафедре. Моему научному руководителю не повезло — просто выперли его на пенсию в итоге интеллигентской кадровой дискуссии. А музей с удовольствием подобрал бесхозного доктора наук, который и меня с собой туда на хвосте привез. Так я на всю жизнь в запасниках музея и окопался. Среди патины винтажных вещей.

Был у нас там с ним свой кабинет на задворках полуподвала сразу за хранилищем исторического оружия, где никто нас не трогал. Электроплитка, электрочайник и микрохолодильник «Морозко». Пара удобных кресел восемнадцатого века, огромный резной купеческий буфет времен царя Александра Миротворца и стол, стоящий вместо отсутствующих ножек на двух бронзовых пушках наполеоновского времени, попавших в наши Палестины в эпоху завоевания Скобелевым Средней Азии. Стол этот был знаменит в узких кругах, хотя откуда взялась в музее эта столешница, никто и не помнил. Богатая инкрустация ценными породами дерева, где среди растительных орнаментов выложены два поля — для шашек-шахмат и коротких нард.

Вот там мы с учителем за нардами часто пили чай, охотнее — водку. И точили друг другу мозги по поводу социальных процессов Священной Римской империи германской нации, придя к парадоксальному выводу, что красные и белые в нашей Гражданской войне ничем не отличаются от гвельфов и гибеллинов.

Католиков и чашников с таборитами.

Католиков и гугенотов.

Сторонников Алой и Белой роз.

Севера и Юга американских.

Разных сторон религиозной резни в Германии, которую наши учебники гордо обзывали Крестьянской войной, выкосившей две трети населения, в основном городского.

Кромвель, опять же, не к ночи будь помянут вместе с английской республикой. Как и английский парламент, рубивший головы королям.

Кстати, гражданские войны в республиканском Риме длились больше ста лет. Никто еще не переплюнул.

Чем ближе идеология сражающихся, тем основательней они друг друга режут. Так и в нашей истории озверело резали друг друга сторонники республики, после развала монархии. Со всех сторон. И никто из них не желал упавшую монархию восстанавливать. Не Вандея, однако.

И в Великую Отечественную войну наиболее озверелые бои были между сторонниками социализма, считавшими, что другая сторона его неправильно строит. А вот между сторонниками демократий и германского социализма такого ожесточения не наблюдалось уже.

Эти посиделки в полуподвале в рабочее время скрашивали нам невеликую зарплату музейщика. Да что нам была неустроенность быта, когда мы обладали радостью познания бытия. Если бы только не годовые отчеты, которые мы на пару сочиняли, за этой же антикварной столешницей… то совсем было бы хорошо.

Много говорили об исторической инерции, об которую обламываются все реформы, и об исторических тенденциях, которые проявляют себя зачастую очень парадоксально.