– Ты права, о изумруд среди женщин, – отозвался Амад. – Однако в Нефати не пишут книг; там вырубают знаки в камне или чертят их на глиняных черепках. И надписи эти коротки и неинтересны – либо славословия в честь их владык, либо списки податей и расчеты между купцами. Лишь попав к моему господину, – он отвесил Дженнаку поклон, – я узнал, что историю можно не запомнить и рассказать, а записать и прочитать. Воистину, это великое чудо! Чудо, которым одарили вас ваши боги! Вот только… – сказитель смолк в некотором смущении.
Дженнак усмехнулся, догадываясь, о чем пойдет разговор. Его гость-бихара, то ли в силу живости ума, то ли благодаря отличной памяти и опыту, приобретенному в Нефати, довольно быстро овладел письмом – вернее, концепцией письменной речи, казавшейся ему сперва магическим искусством, столь же таинственно-непостижимым, как перемена облика или прорицание грядущего. Справившись с этой задачей, он принялся читать и одолел все, что нашлось в лондахском дворце и в храме, – разумеется, Чилам Баль и Сагу о Восточном Походе, а также описания земель Эйпонны, Книгу Гневного Ягуара, в коей повествовалось о полководческом мастерстве, Историю Дома Одисса, записи о минувших битвах с атлийцами и тасситами, тайонельские сказки про лис, волков, енотов и скунсов, отчет о Шестой Северной Войне, свитки с древними песнями-заклятиями и хронику святилища Вещих Камней в Юкате. Закончил он списками сигнальных барабанных кодов и комментариями к Книге Мер, где излагались способы определения площади и объема, необходимые при строительстве судов, мостов, насыпей и прокладке дорог. Перечитав все, что удалось разыскать во дворце Дженнака, он выглядел слегка разочарованным – примерно как сейчас.
Чолла тоже это заметила.
– Кажется, в моем хранилище мудрости не нашлось того, что ты искал? – спросила она, оглядев свитки и ларцы, громоздившиеся на столе.
– Не нашлось, прекраснейшая владычица, – Амад с сожалением развел руками. – Здесь есть кейтабская история покорения Рениги и ее войн с Сиркулом, хроники славных арсоланских владык, перечисление редкостных птиц и перьев, одни из коих идут в уборы, а другие – для оторочки одеяний или плетения ковров; есть книги о Лимучати и об иных городах на Перешейке и Побережье, есть свиток, написанный твоим великим отцом, – про искусство хранить мир и добиваться целей своих без оружия; есть записи о том, как пересчитывать арсоланские золотые диски в чейни. Все это очень интересно, но во всем этом нет ни капли вымысла.
– Вымысла? – тонкие брови Чоллы высокомерно изогнулись. – Но кто же наполняет книгу нелепым вымыслом, сказитель? Книга – ларец знаний, и все в ней должно быть так, как на самом деле. А от вымысла какая польза? Можно ли утверждать, что Храм Мер находится не на берегу Океана Заката, а в Тайонеле, у Пресных Вод? Или что остров Ка'гри лежит не на севере, а на юге? Или что Че Чантар, мой отец, властвует над Сеннамом? Все это вымысел, а значит, ложь!
– Ложь, – со вздохом согласился Амад. – Прочитанное мной – это божественные истории, истории великих деяний, истории земель, истории о том, как сделать то или это… словом, это истинные истории! Но были ведь и сказки – тайонельские сказки про коварного лиса, злобного волка и зверя под названием скунс, который благоухает, подобно выгребной яме… Еще были притчи из Чилам Баль о зверях и людях… Зачем они, светлая тари?
– Чтобы пересказывать детям и поучать взрослых – тех, кто нуждается в поучении. Или развлекаться…
– Вот! Развлекая, поучать! – Амад многозначительно покачал пальцем перед носом, похожим на клюв коршуна. – Сказки, песни и притчи подходят для этого, а ведь все они – вымысел! Значит, и вымысел полезен? И ложь не всегда является злом? – Он сделал паузу, затем переплел пальцы перед грудью, уткнулся в них подбородком и продолжал: – Однако сказки, прекрасная тари, назначены детям, ибо коротки они, незамысловаты, и не говорится в них с полной откровенностью о таинствах любви, о кровавых сражениях, о жестокости и гордости, о смертной тоске и о прочих вещах, в которые слишком юным, по недомыслию их, вдаваться рано. Но могут быть сказки и для взрослых, в которых есть все, о чем я помянул… Я называю их сказаниями; я сочиняю их сам
Дженнак, знавший многие из этих рассказов, понимал слова Амада – понимал теперь, когда польза вымысла уже не казалась ему чем-то странным и непривычным. Это было еще одним сокровищем, которым Земли Восхода могли поделиться с Эйпонной, – и столь же дорогим, столь же бесценным, как кони или прекрасные розовые лебеди Лизира, как ячмень, пшеница или сладкие плоды в золотистой кожуре.